С другой стороны, мне было известно, что есть достаточно оснований предполагать, что существует определенная граница, выше которой воздуха абсолютно нет. Но одно обстоятельство, которое сторонники этой точки зрения упустили из виду, заставило меня усомниться в ее справедливости и, во всяком случае, признать, что она нуждается в серьезной проверке.
Если сравнить интервалы между регулярными появлениями на небосводе кометы Энке, приняв в расчет возмущающее действие притяжения планет, то окажется, что эти интервалы постепенно уменьшаются. Это означает, что главная ось ее эллиптической орбиты становится все короче и короче. Так и должно быть, если предположить существование чрезвычайно разреженной среды, через которую проходит орбита кометы. Сопротивление подобной среды, замедляя движение кометы, несомненно, должно увеличивать ее центростремительную силу, уменьшая центробежную. Иными словами, действие солнечного притяжения постоянно усиливается и комета с каждым периодом обращения приближается к Солнцу. Другого объяснения этому изменению орбиты дать невозможно. Кроме того, астрономами было замечено, что поперечник кометы быстро уменьшается по мере приближения к Солнцу и столь же быстро обретает прежнюю величину при возвращении кометы в афелий[37]. Разве это кажущееся уменьшение объема кометы нельзя объяснить существованием эфирной среды, плотность которой увеличивается по мере приближения к Солнцу? Явление, известное под именем зодиакального света[38], также заслуживает внимания. Чаще всего оно наблюдается в тропиках — это светлые полосы, тянущиеся от горизонта наискось и вверх, по направлению к солнечному экватору. Полосы эти, несомненно, имеют связь не только с разреженной атмосферой, простирающейся от Солнца до орбиты Венеры, а, по моему мнению, и гораздо дальше. В любом случае, я не допускаю, чтобы эта среда ограничивалась орбитой кометы или пространством, непосредственно примыкающим к Солнцу. Гораздо легче предположить, что она заполняет всю Солнечную систему, сгущаясь вблизи планет и образуя то, что мы называем атмосферой, которая впоследствии изменяется, смешиваясь с вулканическими газами и испарениями океанов.
Придя к такому выводу, я больше не стал колебаться.
Если повсюду на своем пути я найду атмосферу, в основном сходную с земной, я смогу с помощью остроумного аппарата Гримма сгустить ее в такой степени, чтобы иметь возможность дышать. Таким образом, самое серьезное препятствие для полета на Луну отпало. Я затратил немало труда и изрядное количество денег на приобретение и усовершенствование аппарата и уже не сомневался, что он успешно выполнит свое назначение, лишь бы мое путешествие не слишком затянулось.
И тут я возвращаюсь к вопросу о вероятной скорости такого путешествия.
Известно, что воздушные шары в первые минуты после взлета набирают высоту довольно медленно. Скорость их подъема зависит от разницы между плотностью атмосферного воздуха и газа, которым наполнен шар. Но если принять в расчет это обстоятельство, покажется совершенно невероятным, чтобы скорость подъема возрастала в верхних слоях атмосферы, плотность которых быстро уменьшается. С другой стороны, я не знаю ни одного отчета аэронавтов, в котором сообщалось бы об уменьшении скорости по мере возрастания высоты; а между тем, она должна бы уменьшаться — хотя бы вследствие просачивания газа через оболочку шара, не говоря о других причинах. Одна лишь потеря газа могла бы затормозить ускорение, возникающее по мере удаления шара от центра Земли.
Учитывая все это, я полагал, что если действительно обнаружу на своем пути среду, о которой я упоминал выше, и если эта среда будет представлять собой то, что мы называем атмосферным воздухом, то степень ее разреженности не отразится на скорости моего полета. По мере разрежения среды станет соответственно разрежаться и газ внутри шара (для предотвращения разрыва оболочки я могу даже выпускать его по мере надобности с помощью клапана). В то же время, оставаясь самим собой, газ в шаре всегда будет относительно легче, чем воздух или любая смесь азота с кислородом. Таким образом, я мог надеяться — больше того, я был почти уверен! — что ни в какой момент моего полета не окажусь в таком месте, где вес моего шара, заключенного в нем газа, корзины и ее содержимого превысят вес вытесняемого ими воздуха. А ведь только это обстоятельство могло бы остановить подъем. Но даже достигнув такой точки, я могу выбросить около трехсот фунтов балласта и имущества, тем временем сила тяготения Земли будет непрерывно уменьшаться пропорционально квадрату расстояния, а скорость полета будет расти в огромной прогрессии, и в конце концов я попаду в область, где земное притяжение станет слабее притяжения Луны.
Только одно обстоятельство несколько смущало меня. Неоднократно отмечалось, что при подъеме воздушного шара на значительную высоту воздухоплаватель испытывает, помимо затруднений с дыханием, ряд болезненных ощущений, сопровождающихся кровотечениями из носа и другими тревожными симптомами, которые усиливаются по мере набора высоты.
Это обстоятельство наводило на неприятные размышления. Что, если эти болезненные явления будут все усиливаться и в конце концов приведут меня к смерти? Однако, поразмыслив, я решил, что этого вряд ли следует опасаться. Ведь причина таких явлений заключается в постепенном снижении атмосферного давления на поверхность тела, что приводит к расширению поверхностных кровеносных сосудов, а не в расстройстве организма, вызванном тем, что разреженного воздуха не хватает для нормального дыхания и обновления крови в легких и сердце. Словом, я рассудил, что, когда тело привыкнет к пониженному атмосферному давлению, болезненные ощущения постепенно сойдут на нет, а я уж как-нибудь их перетерплю, здоровье у меня отменное.
Таковы, господа, некоторые — но далеко не все — соображения, которые легли в основу моего плана путешествия на Луну. А теперь я вернусь к описанию результатов моей попытки — с виду совершенно безрассудной и, уж во всяком случае, единственной в истории человечества.
