нейронном уровне.
– В порядке, – ответил он.
– Ты расстроен. Думаешь о случившемся на айсберге? Или о чем-то другом?
Слова Хоури удивили его. Очень редкие люди понимали выражения лиц свиней.
– Ну, если не считать небольшой войны у нас над головой и перспективы не дожить до следующей недели, то размышлять, собственно, не о чем…
– О войне мы все думаем, – сказала Хоури, – но тебя заботит что-то еще. Когда мы отправлялись на поиски Ауры, ты был другой.
Скорпион приказал шаттлу соорудить кресло для взрослой свиньи и сел рядом с Хоури. Он заметил, что Валенсин клюет носом, но борется со сном. Они все очень устали, в последнее время работали на пределе выносливости.
– Любопытно, что ты решила поговорить со мной, – сказал он.
– А почему бы нам не поговорить?
– Ты просила, а я отказал. – На случай, если она не поняла, свинья указал на Ауру. – Думал, ты возненавидишь меня за это. Имеешь полное право.
– Я не такая.
– Ну что ж. – Он протянул руку, чтобы пожать кисть Аны.
– Дело не в тебе, Скорп. В другой ситуации ты не возражал бы против возвращения Ауры в мою утробу. Дело как раз в той ситуации, в которой мы оказались, во всей этой неразберихе. Ты поступил так, как считал правильным. Я с этим не смирилась, но не казни себя, хорошо? Идет война. Чувства причиняют боль. А моя дочь со мной.
– Она очень красивая, – сказал Скорпион.
Он так не думал, но в сложившихся обстоятельствах эти слова казались самыми подходящими.
– Правда? – спросила Хоури.
Скорпион посмотрел на красное сморщенное тельце:
– Да.
– Я думала, ты ее возненавидишь. За то, что тебе пришлось сделать.
– Клавэйн не считал цену слишком высокой, – ответил он. – И для меня этого достаточно.
– Спасибо, Скорп.
С минуту они молчали. Наверху, видимое сквозь прозрачный корпус, продолжалось световое шоу. В космосе близ Арарата прочерчивались кривые, прямые и ломаные линии, и каждая на несколько секунд оставалась в пурпурно-черном небе, прежде чем растаять. Эти рисунки бередили разум Скорпиона, в них чувствовался какой-то смысл – и оставалось лишь жалеть о том, что мозг свиньи чересчур слаб, чтобы справиться с этой загадкой.
– Это еще не все, – сказал он тихо.
– Насчет Ауры?
– Вообще-то, насчет меня. Сегодня я ранил человека.
Скорпион взглянул на свои маленькие, почти детские, сапоги. Он немного ошибся с высотой сиденья, и ноги доставали до пола только носками.
– Не сомневаюсь, что у тебя была причина, – проговорила Хоури.
– В том-то и штука: причины не было. Я чуть не убил его в припадке ярости. Внутри меня что-то сломалось – я ошибался все эти двадцать три года, считая, что способен себя контролировать.
– У каждого бывают такие дни, – сказала она.
– С тех пор как мы сюда перебрались, я очень старался жить, не совершая ошибок. И вот сегодня сорвался. Все испортил в одну-единственную минуту слабости.
Хоури промолчала. Скорпион решил, что от него ждут других слов:
– Было время, когда я ненавидел людей. Считал, что у меня есть на то все основания.
Скорпион расстегнул свою кожаную куртку, обнажив правое плечо. По прошествии многих лет шрам стал не таким заметным. И все равно вид старой раны заставил Хоури отвести глаза.
– Кто это сделал?
– Никто. Я сам, лазером.
– Не понимаю.
– Кое-что выжег. – Скорпион обвел пальцем границы шрама, прошелся по всем фьордам, полуостровам и перешейкам неровно зажившей плоти. – Здесь была татуировка, зеленый скорпион. Знак хозяина. Сначала я этого не понимал. Мне казалось, что я удостоился чести – вместе с клеймом получил привилегию.
– Понимаю, Скорп.
– За это, Ана, я их ненавидел. За то, кем я был. Но я расплатился сполна. Бог свидетель, расплатился.
