Грилье отвернулся от нее, взглянул в окно. Свет окрасил его профиль в цвета угасающего пламени. Сухая и мускулистая фигура врача, его бульдожье лицо чем-то напомнили циркачей, выступавших на Равнине Вигрид, – обычных старателей, кочующих с балаганом из поселка в поселок, чтобы прокормиться в трудную пору. Грилье запросто мог бы стать пожирателем огня или акробатом.
– Можете уйти, – ответил он, не оборачиваясь. – Держать вас здесь без вашего согласия нет смысла. Польза, которую вы способны принести, целиком зависит от вашей доброй воли.
Возможно, Рашмика неправильно расценила интонацию, но ей показалось, что и на этот раз Грилье сказал правду.
– Но я по-прежнему не понимаю…
– Я подготовился к нашей встрече, – сказал Грилье. – Вы редкая птица, мисс Эльс, такой дар, как у вас, встречается у одного человека из тысячи. А ваш вдобавок необыкновенно развит. Вам нет равных. Сомневаюсь, что на всей Хеле найдется человек с такими же способностями.
– Просто я вижу, когда люди врут, – сказала она.
– Вы видите не только это, мисс Эльс, – повернулся к ней Грилье с улыбкой. – Взгляните на меня. Я улыбаюсь потому, что счастлив. По-настоящему счастлив.
Она уже видела раньше эту улыбку скелета.
– Мне так не кажется.
– И вы совершенно правы. А знаете почему?
– Потому что очевидно, – ответила она.
– Но не каждому. Когда я улыбаюсь нарочно, не испытывая веселья, – вот как сейчас, – я использую только одну лицевую мышцу, зигоматикус майор. Улыбаясь же непроизвольно – что, надо признать, случается не часто, – я напрягаю не только зигоматикус майор, но и орбикуларис окули, и парс латералис. – Грилье дотронулся пальцем до виска. – Эти мышцы расположены вокруг глаз. Большинство людей не способны их напрягать по желанию. Например, я не могу. Точно так же большинство не могут остановить движение этих мышц, когда смеются от души. – Грилье вновь улыбнулся; лифт замедлял ход. – Люди в массе своей не замечают разницы. А если и замечают, то подсознательно, и эта информация теряется в других сенсорных потоках; важные сведения не находят себе применения. А вы замечаете с легкостью – как будто они напечатаны на белой бумаге огромными буквами. Вы просто не способны оставлять их без внимания.
– Я вспомнила, где видела вас, – сказала Рашмика.
– Да, я присутствовал, когда принимали на работу вашего брата. И хорошо помню, как вы возмущались, видя, что мы ему лжем.
– Значит, его заманили обманом.
– И вы всегда это знали.
Рашмика посмотрела на Грилье в упор, буквально впилась глазами:
– Вы знаете, что с Харбином?
– Да, – ответил главный врач.
За решетками кабины остановились стены лифта.
Грилье проводил Рашмику в покои настоятеля. Комнату с шестью стенами оживляло непрерывное движение зеркал. К Рашмике прыгнуло ее собственное испуганное лицо, фрагментированное, как портрет в кубистском стиле. В хаосе отражений она не сразу заметила настоятеля. Девушка оценила вид из окон (белая кривая горизонта напомнила ей о том, как мал этот мир), потом увидела скафандр – странный, неаккуратно сваренный из железа – и вспомнила, что часто видела его на символике адвентистов. По спине побежали мурашки: от одного вида этой вещи брала жуть. Казалось, скафандр излучает зло и оно невидимыми волнами разбегается по залу; а еще было ощущение чужого присутствия, словно там внутри прятался один из гостей настоятеля.
Рашмика торопливо прошла мимо скафандра. Рядом с железным сооружением ощущение присутствия усилилось, в голову девушки вонзились невидимые лучи недоброжелательности, зашарили по тайным уголкам памяти. Не в ее обычаях было так иррационально реагировать на заведомо неодушевленные предметы, но очень уж явным было воздействие заключенной в скафандре силы. Возможно, под стальной оболочкой прятался наводящий на человека тревогу механизм. Рашмике доводилось слышать о подобных устройствах; они бывали крайне полезны в некоторых сферах торговли, стимулируя участки мозга, ответственные за страх и ощущение незримого присутствия.
Решив, что загадке скафандра найдено объяснение, Рашмика слегка успокоилась. В то же время она была рада тому, что достигла другого конца зала, где находился настоятель. Поначалу ей показалось, что Куэйхи мертв. Он покоился на спине, аккуратно сложив на закрытой одеялом груди руки, как недавно усопший. Но тут грудь шевельнулась. А затем и глаза в глазницах – вечно открытые, жуткие, они подрагивали, словно высиженные яйца, из которых вот-вот вылупятся птенцы.
– Мисс Эльс, – проговорил настоятель, – надеюсь, ваше путешествие было не слишком обременительным.
Рашмике не верилось, что она стоит перед самим основателем колонии.
– Настоятель Куэйхи, – прошептала она, – я слышала… Я думала…
