Анна Сергеевна подвела неожиданного гостя ко второй от входа двери на противоположной от кабинета директора стороне.
— Вот здесь вы и переночуете, — сообщила она, повернув в замке ключ и распахивая дверь. — Не шикарно, но жить можно. Я почти всегда на втором этаже ночую, только у меня, конечно, белье постельное есть.
До того как воспитательница включила в комнате свет, Виктор успел только отметить, что окно выходит в парк, на среднюю из трех аллей. Обстановка была прямо-таки спартанской. Металлическая кровать с сеткой. Пружинный матрас, впрочем, довольно новый. Тумбочка из ДСП, столик на четырех ножках и обитый клеенкой стул — ни дать ни взять дешевая советская гостиница.
— Спасибо большое, — поблагодарил он Анну Сергеевну, снова ставя проклятую спортивную сумку на пол и испытывая только одно страстное желание — снять тяжеленные военные ботинки и наконец-то лечь.
— Доброй ночи, — неуверенно пожелала воспитательница и скрылась за дверью, мягко затворив ее за собой.
Виктор стянул обувь, прямо так, не раздеваясь, плюхнулся на сыроватый, немного пахнущий плесенью матрас и моментально заснул.
Глава третья
Огромная луна светила на темный, дикий лес, но от ее серебристых лучей в чаще делалось даже темнее, такие черные, скрюченные тени отбрасывали нагие ветви деревьев. Ни травы, ни цветов — лишь опавшая сухая листва да сучки хрустели под ногами. Никита бежал все вперед и вперед, не разбирая дороги, желая только одного — выбраться, спастись из этого страшного места.
Он знал, что это сон, вот только чтобы проснуться, непременно надо выбраться на опушку. В таких снах снайперу «мангустов» было всего восемь лет, и оттого чащоба казалась особенно страшной и непролазной — короткие детские ноги цеплялись за поваленные стволы, крупные сучья. Лес ставил предательские ловушки, и мальчик то и дело растягивался во весь рост, пребольно ударяясь о выступающие корни.
И тут его окликнули по имени. В чаще аукались другие дети, стараясь отыскать друг друга и найти верную дорогу к спасению. Никита остановился, прислушался, стараясь точно определить направление, и поспешил на эти звуки.
Но вот что странно — чем ближе раздавались чистые детские голоса, тем темнее, непролазнее делался лес, тем труднее становилось пробираться вперед. Никита старался не обращать на это внимания, тем более что впереди показался просвет среди стволов. Лунный свет заливал небольшую полянку, и он уже не побежал, а скорее побрел туда.
Первое, что он увидел, раздвинув ветки и ступив на поляну, — это оскаленная волчья морда. Никита попытался закричать, но из пересохшего горла не вырвалось ни звука, только хриплый стон.
Волк смотрел, не мигая, на мальчика с огромной каменной глыбы. Постамента? Да и сам волк тоже был каменным, просто неведомый скульптор умудрился изваять его так искусно, что ночью было очень легко принять его за живого.
Никита перевел дыхание и присел на землю, опираясь спиной о постамент. Детские голоса смолкли. Мальчик поднял голову и посмотрел на огромную луну, которая из синеватой сделалась сначала желтой, точно кусок масла, потом рыжеватой и, наконец, багрово-красной. И тогда из темноты донесся многоголосый волчий вой.
Вот теперь Никита заорал во всю силу легких и проснулся от собственного вопля, кашляя и хватая ртом воздух.
— Что стряслось? — сонно спросил Стас с соседней кровати. — Кошмары мучают?
— Вроде того, — пробормотал Царевский, откидываясь на подушку и снова закрывая глаза. Ему отчаянно хотелось включить свет или хотя бы прочитать «Отче наш», но первое помешало бы спать ни в чем не повинному товарищу, а молитву он попросту забыл. Поэтому пришлось обойтись дыхательными упражнениями, чтобы успокоить бешено колотящееся сердце.
«А теперь, — мысленно скомандовал себе Никита, — концентрируйся на хорошем. Концентрируйся на самом хорошем и спи».
Вспомнив, как его любимая сестра Аня получила мастера спорта по вольной борьбе, «мангуст» улыбнулся и постепенно стал проваливаться в сон. Остаток ночи ему удалось проспать без сновидений.
Виктор проснулся от тревожного, неприятного сна. В окно светила луна — судя по всему, тучи разошлись и небо расчистилось. Но разбудило его не это. Где-то снаружи высокий детский голосок старательно выпевал немудреную песенку:
