— Это не так трудно, стоит только привыкнуть, — в конце концов произнес он. — При желании человек способен разжечь в себе ненависть, особенно если убедит себя, что ненависть поможет достигнуть большего блага.
— Преследование избранных, которое принесет спасение остальным? — с легкой улыбкой, как если бы он находил идею смешной, уточнил Омин.
— Не смей насмехаться надо мной, арелонец. Перед тобой стоит выбор, и мы оба знаем, что безболезненный путь потребует, чтобы ты поступил так же, как и я.
— Провозгласить ненависть, когда я ее не чувствую? Я никогда не пойду на это, хратен.
— Тогда ты потеряешь все.
— Значит, другого выхода нет?
— Шу-Корат слишком скромна и полна смирения, жрец. Шу-Дерет кипит жизнью, толкает на свершения. Она унесет тебя, подобно наводнению в затхлом пруду.
Омин снова заулыбался.
— Вы говорите, как будто надеетесь упорством повлиять на истину, изменить ее в свою пользу.
— Я не касаюсь правды и лжи; я всего лишь указал на неизбежное. Вам не выстоять против Фьерденской империи, а где правит Фьерден, там проповедуют Дерети.
— Мы не можем отделить правду от наших поступков, — покачал лысой головой Омин. — Что бы нам ни грозило, истина превыше всего. Она не зависит от того, у кого лучшая армия, более длинные проповеди или больше жрецов. Истину можно задавить, но со временем она все равно поднимет голову. Вам ее не подавить.
— А что, если Шу-Дерет и есть истина? — требовательно спросил Хратен.
— Тогда она победит. Но я не собирался спорить с вами.
— Неужели? — Верховный жрец поднял брови.
— Нет. Я хотел задать вам вопрос.
— Тогда спрашивай, жрец, и оставь меня наедине с моими мыслями.
— Я хочу узнать, что случилось, — начал задумчиво Омин. — Что случилось, Хратен? Что произошло с вашей
— Моей верой? — потрясенно повторил Хратен.
— Да, — подтвердил арелонец. Его голос звучал так тихо, казалось, вот-вот пропадет. — Когда-то вы должны были искренне верить, иначе не прослужили бы Дерети так долго, чтобы получить звание джьерна. Но где-то по пути вы ее потеряли. Я ходил на ваши проповеди, и я встретил логику и изощренное понимание догматов, а также упорство. Но я не заметил веры, и мне интересно, куда она пропала?
Хратен с шипением втянул воздух.
— Уходи, — приказал он, не глядя на жреца.
Омин не ответил, и джьерн обернулся. Арелонец уже покинул его и теперь беззаботно спускался со стены, как если бы напрочь забыл об их разговоре.
Той ночью Хратен долго стоял на элантрийской стене.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Раоден опасливо выглянул из-за угла. Он все ждал, что его проберет пот, и постоянно вытирал лоб, хотя добился только того, что размазал по лицу элантрийскую грязь. Колени у принца слегка тряслись, и он прижался к трухлявой деревянной изгороди, оглядывая поперечную улицу в поисках неприятеля.
— Сюл, сзади!
Раоден удивленно развернулся, но поскользнулся на склизкой мостовой и упал. Падение его и спасло. Пока он пытался за что-нибудь ухватиться, принц услышал, как над головой пролетела тяжелая туша. Громила разочарованно заорал и врезался в изгородь, осыпав все вокруг сырыми щепками.
Раоден вскочил на ноги, но безумец оказался проворнее. Лысый, едва прикрытый лохмотьями одержимый яростно взвыл и проломил остатки забора; его рычание напоминало вой бешеного пса.
Доска в руках Галладона двинула громилу по лицу. Не успел тот опомниться, как дьюл подхватил с мостовой булыжник и с размаху ударил его в висок. Безумец упал и больше не поднимался.
Галладон выпрямился.
