– Ну, хоть на малую. Понятно теперь, отчего князь Вереней мне рубаху последнюю сулил, – она улыбнулась. – Откуда он взялся-то, князь твой суженый? Как с неба упал. Давно вокруг тебя ходит?
– С Верилога еще, с Купалы. Только не назывался он мне.
– Да поняла я про предсказанье. Вот ведь…
Любица – та радовалась. Обняла Вельку:
– Ох, хитра ты, княженка моя! Не хотела княжичей, только князя тебе подавай!
Чаяна тоже подошла, посмотрела взглядом долгим, укоряющим.
– Как же ты могла, сестрица? Все тайком, все молчком, ни с того ни с сего босяка-татя суженым назвала, будто себя забыла! А может, с самого начала меня нарочно обмануть хотела? Что батюшка скажет, когда все узнает?
Велька и не нашлась, что ответить. Говорить, что она-де не обманывала, оправдываться? Да зачем, разве это и так неясно?
– Конечно, узнает ваш батюшка! – весело сказала, подходя, княгиня Заледа. – Скажет, что не иначе как Лада Светлая вразумила его меньшую дочку, и хвала за это Ладе. Да только ты, милая невестушка, Чаяна свет-Велеславна, переволновалась поди. Что не скажешь, все как-то не к месту. Не пойти ли тебе в садочек прогуляться? – и сделала знак боярыням. – Да воды студеной подайте княжне!
Чаяну окружили и увлекли к выходу из палаты.
– Ничего, – сказала Заледа Вельке, – образуется. Была ты меньшой дочкой, будешь княгиней, старшей невесткой. Привыкай.
Глядела Заледа тепло и с любопытством, и глаза у нее были зеленые, как листья в середине лета, – у матушки, у Зариньи, такие были. И у деда пока незнакомого, у рысьего боярина – тоже такие, наверное.
И впрямь все образуется?..
Потом вернулся Венко, веселый, нетерпеливый, нарядный, и оттого на себя немного не похожий – в алой шелковой рубахе с птицами, шитыми по подолу, в синем бархатном кафтане, в сапогах из красного сафьяна, волосы на непокрытой голове, еще влажные, вились надо лбом кольцами. А бусина в его волосах теперь была, та самая, из Нави, и пояс тот самый, в несколько ремней и с бляхами.
Птицы на его рубахе, крылья раскинувшие, казались вроде тех, с которыми вместе Велька в небе летала…
Не любили огневух кариярские князья. И было за что. А теперь огневуха крылатая в род их входила невесткой.
– Ну что, люба моя, пора нам? Пойдем чурам моим покажемся, да окрутят нас. Не передумала еще? – он враз и улыбался, и хмурился, видно, боялся все же, а ну как что не так пойдет…
Была причина – не мирно и благополучно привел он жену в дом, много чего случилось в дороге. Ну да и у самих чуров случалось всякое в их Явной жизни.
Заледа кивнула, ободряюще улыбнулась, отошла – они с князем молодых уже благословили, от них ничего более не зависело. И Воевна отступила, руки сложив, – видно, мысленно к Ладе взывая. Все, кто в палате был, отходили теперь, отворачивались, ведь то, что этим двоим теперь предстояло, уже не людским было делом.
Венко увел Вельку в дальнюю часть двора, за задние терема, там ждала волхва, и огонь она уже разложила, из клети главного княжьего терема принесенный. Поодаль, широким полукругом, кмети из княжьей дружины встали с мечами – чтобы не мешали важному делу ни люди, ни какое другое зло. Поклонились низко молодые волхве и чурову огню. Волхва, к самому пламени нагнувшись, слова положенные проговорила, то к Макоши и Ладе обращаясь, то чуров княжьих по именам называя и прося принять новую невестку. С каждым именем она подкладывала чурбачки в огонь, и пламя, поначалу маленькое совсем, поднялось высоко. Волхва улыбнулась – видно, была довольна. Потом в чашу деревянную с водой заглянула, покачала ее, к чему-то присматриваясь, – и тоже увиденное ей понравилось. Полотенцем она им с Венко руки связала и лицом друг к другу поставила, руки положила обоим на плечи и крутнула их, заставив три раза повернуться посолонь[47], а потом вокруг огня обвела.
Вот и все. Хоть не судьба была меньшой Велеславне прийти сюда под невестиной пеленой, и без того все получилось. И еще почудилось Вельке, перед тем как идти им вокруг огня, что мелькнуло в языках пламени смеющееся лицо Зариньи…
Переходами провел ее муж до самой трапезной палаты, руку сжимал, ладонь все украдкой поглаживал, глядел искоса, довольный и веселый. Потом, конечно, свадебный пир был.
Здесь тоже, когда свадьба, ворота распахивали настежь – как дома, в Верилоге. И как и дома, столы начинались в трапезной палате и заканчивались далеко во дворе. Широко гуляла свадьба, не только на княжьем дворе – весь город ее праздновал. До вечерней зари сидели молодые за столами, и Велья с Ивенем, и Чаяна с Иринеем.
Князь Вереней довольным казался, усмехался чему-то, то и дело рысье обручье на руке вертел и на сына, на Ивеня, поглядывал. Княгиня Заледа тоже была весела, и все княжичи. Боярин Городей, на почетном месте восседая, напротив сверкающей ожерельями и дорогим очельем боярыни Любицы, и всех медов отведав, гордо грудь выкатил и держался так, словно без него этой свадьбы могло и не быть. Ломились столы от угощений разных и медов, а перед молодыми кур поставили жареных и чаши серебряные подали с чистой холодной водой, по одной на двоих – по обычаю. Только воду и подливали в эти чаши…
