причин им не поверить, но мы так и не смогли отыскать подтверждений их рассказу…
– Это и была игра, видимо, по неосторожности запущенная вашими товарищами, – сказал инопланетянин. – Субстанция амфор воспроизводит объемные образы чудовищ, с которыми вам надлежит сражаться. Мы когда-то очень увлекались подобными играми.
Полюс Фердинатович, присматриваясь к инопланетянину, ловил себя на странном чувстве, будто лицо его ужасно ему знакомо. Эти глаза, этот взгляд, этот прищур. Но Гансовский никак не мог вспомнить – кого же он ему напоминал. Вполне возможно, что это всего лишь игра воображения, некий психологический эффект, когда в совершенно чуждом, но симпатичном нам существе мы пытаемся отыскать знакомые черты.
И вдруг, в очередной раз передавая трубку гиганту, Полюс Фердинатович внезапно сообразил, что они так и не представились друг другу, не назвали свои имена, выступая в ритуале воскурения трубки первого контакта не столько индивидуумами, сколько представителями двух разных народов, планет, миров, цивилизаций, продуктами двух разных путей эволюционного и исторического развития. Все это хорошо и даже правильно, но кто сказал, что общественное и индивидуальное противоречат друг другу? Отнюдь! Диалектически они друг друга дополняют! Поэтому Полюс Фердинатович встал, церемонно поклонился и представился, четко выговорив не только свои имя, отчество и фамилию, но и перечислив регалии, не хвастовства ради, конечно же, а лишь для того, чтобы продемонстрировать высокий уровень представительства человеческой цивилизации на этой первой встрече, хоть и неназначенной, но долгожданной и весьма важной для всех разумных существ доброй воли.
Гигант выслушал, кивая и вежливо прекратив курить, а когда Полюс Фердинатович закончил представление, немного подумал, опять прищурился и сказал нечто, что прозвучало для академика Гансовского как:
– Первый коммунист.
И только теперь, словно пораженный молнией, Полюс Фердинатович понял, чей взгляд напоминал взгляд инопланетянина. Это казалось еще более невероятным, чем встреча на Марсе! Но, похоже, Красная планета неистощима на сюрпризы – на академика Гансовского смотрели глаза самого человечного из всех людей.
Глава 41
Марш энтузиастов
– Это я, Игорь Рассоховатович, – сказала Зоя. – Я, Зоя.
Она понимала, что у нее почти нет шансов убедить Биленкина, что в теле Царицы Фаэтона находится личность Зои Громовой, равно так же как у Биленкина не имелось никаких шансов даже с лазерным резаком противостоять клеврету, готовому в клочья разорвать маленького человека.
Имитация, вот что она такое в его глазах. Возьмите чудовище, раздробите его на части и вновь составьте в нечто, похожее на человека. Сложенное неряшливо из хитиновых пластин лицо, так что видны трещины и нестыковки. Волосы из жестких хитиновых выростов, больше похожих на оплетку проводов. Крошечный рот, скрывающий внутри жвала из острейших пластин-лезвий. Кошмарная помесь насекомого и человека. Злобная карикатура. Мерзкая фантазия одного из художников из лагеря капитализма, где ценятся подобные пасквили на сущность человека.
– Зоя? – В голосе Биленкина прозвучала нотка узнавания. Ну, хоть что-то. Тонкая ниточка. Очень тонкая ниточка. – Это ты, Зоя?
– Я! В это невозможно поверить, но это я, Игорь Рассоховатович!
– Значит, твое тело… ты… – он силился произнести это слово, но все же не осмелился. – Варшавянский не успел?
– Думаю, что нет… я его не видела… там… перед… – Зоя тоже не произнесла этого слова.
Биленкин бессильно опустил резак, плечи его обвисли, он словно бы оплыл, как догорающая свеча:
– Это моя вина… нужно было довезти его до места, а не отправляться в погоню.
– Он бы мне не помог. – Зоя потянулась погладить Биленкина по плечу, но он отскочил назад, вскинул резак. – Прости, я забываю, как теперь выгляжу.
– Но… как же теперь? Что делать?
– Тебе нужно возвращаться, Игорь Рассоховатович. А мне… мне оставаться здесь и надеяться, что некрополе поглотит меня не так скоро, как ему этого хотелось бы.
Биленкин покачал головой.
– Так надо, – сказала Зоя. – Где наша не пропадала? Уходи, Игорь Рассоховатович, уходи.
Биленкин попятился и пятился до тех пор, пока не уперся спиной в транспортный диск. Не отрывая взгляда от Зои, он вцепился в поручень и залез в гондолу, путаясь в полах дохи и не выпуская резак.
А Зоя… Зоя еле сдерживалась, чтобы не кинуться на него.
И при этом где-то глубоко в душе мучительно рвались нити, связующие ее с Биленкиным, с экипажем, с кораблем, а возможно – и со всем
