просидевший в нашем, крайском плену.
Сказав это, толмач ушел. А я лежал и гадал, хорошо или плохо в свое время обходились со Скиндером мои земляки. О сумме выкупа я не беспокоился, потому что, если вы помните, мой отец собрал для меня достаточно большие деньги. Перед тем как я отправился на промысел, он показал мне, где они спрятаны. Так что, думал я тогда, на палубе златоградской фелуки, дело осталось за малым — за письмом.
Но, как вы скоро поймете, я сильно ошибался.
Да и кто бы на моем месте тогда не ошибся? Ведь поначалу все шло очень хорошо. Когда мы прибыли в гавань Ырзюм-Кале, наш капудан сразу послал за назиром. Назир не заставил себя долго ждать. Уже где-то через час я услышал крики его касыбов.
Тут надо вам объяснить, что тамошние заможные паны не ездят верхом, считая это за бесчестье. Их носят в крытых носилках. Впереди носилок идут тамошние гайдуки, иначе касыбы, и палками разгоняют толпу. А толпы там везде, так как Златоградье очень густо заселенная страна.
Так вот, крики касыбов раздавались все ближе и ближе. Потом, когда назир взошел на фелуку, стало тихо. Потом, еще через некоторое время, меня развязали, поставили на ноги и развернули лицом к назиру.
Назир сидел на ковре и, как мне тогда показалось, весьма доброжелательно смотрел на меня. Я тоже стал рассматривать его. Это был благообразный, не старый еще человек, чернобородый, одетый в белые, богато расшитые золотом одежды. Тюрбан на нем тоже был белый. Вдосталь насмотревшись на меня, назир кивнул толмачу, и тот сказал:
— Если ты, неверная собака, и сейчас попытаешься лгать, то сначала тебе вырежут язык, чтобы ты больше никогда не мог этого делать, потом тебе выколют глаза, чтобы ты своими лживыми слезами не мог нас разжалобить, потом тебе отрежут уши…
И так далее. Толмач долго и подробно перечислял все те муки, которым я буду повергнут, если у грозного Скиндер-паши зародится хоть малейшая крупица сомнения в правдивости моих слов. Только после этого начался сам допрос. Скиндер-паша спрашивал, толмач переводил, а я отвечал, кто я такой и кто такой мой отец, какие именно земли, города и деревни принадлежат моему отцу, кто наши соседи, кто друзья, кто враги, кто у нас сейчас Великий князь, откуда он родом, какое у нас в Крае правление, какие законы, какие обычаи. Я ничего не приукрашивал, но и ни на кого не наговаривал. Скиндер-паша слушал меня внимательно, а вот когда толмач ему переводил, он просто терпеливо ждал, когда тот закончит. Из этого я сделал вывод, что за те пять лет, которые Скиндер-паша провел в нашем плену, он достаточно хорошо изучил наш язык.
Так оно в конце и оказалось. Когда я ответил на их последний вопрос, Скиндер-паша хлопнул в ладоши и сказал — почти без акцента:
— Ат, добро, пан Гюрги! Я вижу, ты почти не брехал. Якши!
После чего он знаком подозвал своего каштеляна, каштелян передал капудану довольно-таки увесистый мешочек, надо полагать, с золотом. Капудан принял мешочек, прижал его к груди и низко поклонился. Скиндер-паша радостно засмеялся и громко щелкнул пальцами. Ко мне тут же подскочили его касыбы, накинули на меня просторный холщовый мешок, после чего бесцеремонно повалили меня на палубу и принялись увязывать веревками. Я молчал.
Потом меня доставили в палац Скиндер-паши, где первых трое суток я провел в весьма тесном и мрачном подвале. Правда, кормили меня там хорошо. А на четвертый день меня перевели в куда более просторное и светлое место.
Так как я в дальнейшем провел там слишком много времени, то совсем не лишним будет описать это место подробнее. Итак, палац Скиндер-паши выглядел следующим образом. Это такая красивая, сложенная из белого мрамора трехэтажная побудова, представляющая из себя квадрат с внутренним двором посередине. Двор этот был засажен всякими низкорослыми южными деревьями, а также кустами и цветами. Был там еще небольшой пруд и рядом с ним криничка, то и другое аккуратно обложено камнями. Во дворе жили павлины. Это очень гадкие, злобные птицы, похожие на наших фазанов, только мясо у них не такое вкусное. Про их мясо я знаю не понаслышке. Одного павлина я приманил к себе, а потом просунул руку через решетку и задушил. Жены Скиндер-паши тогда очень громко кричали. А сам паша, когда узнал о случившемся, только пожал плечами и приказал кухарю, чтоб тот приготовил мне этого павлина. Прямо скажу: гадость, а не птица!
Но я отвлекаюсь. Итак, внутри палаца был небольшой квадратный двор, а во дворе сад. Весь нижний этаж со всех четырех сторон этого внутреннего двора был отведен под различные хозяйственные службы. Вот там, на северной стороне этого нижнего хозяйственного этажа, они и отвели мне место. Это был достаточно просторный покой, устланный коврами и подушками. Было там и кое-что из своеобразной златоградской мебели: сундуки, тумбочки, подставки для зеркал, ящик с курительными принадлежностями и прочая мелкая дребедень. То есть, по тамошним меркам, мой покой был обставлен неплохо. Правда, наружной стены в моем покое не было — вместо нее была крепкая железная решетка, через прутья которой я впоследствии и просунул руку за павлином.
На втором и третьем этаже надо мной располагался хозяйский гарем. А прямо напротив моего покоя, на втором этаже южной стороны палаца, была опочивальня самого хозяина, незабвенного Скиндер-паши. Почти каждое утро начиналось с того, что Скиндер-паша выходил на балкон своей опочивальни и сверху вниз поглядывал на меня. Иногда он делал мне селям. Я отвечал ему тем же. Так что можно сказать, что поначалу мы с ним неплохо ладили. Оно и неудивительно, думал я тогда, ведь мы с ним с нетерпением ждем одного и того же — моего выкупа.
Письмо с просьбой о выкупе я написал сразу после того, как меня перевели из подвала в эту клетку… А что, разве это было жилище? Нет, самая настоящая клетка для дикого зверя! Но я тогда еще не возмущался. Я был рад уже тому, что после трехсуточного пребывания в душном, затхлом каменном
