жив-то только из-за их любви к бессмысленному веселью.
Но все же — интересно, что это за колбаса?
Несколько раз пытался прочитать название, но никак не удается, Дохляк вертит ее в руке, словно специально дразня. Знает, паскуда, что я готов убить за эту палку, вот и дразнится.
Убить его легко — он слабый и низенький, даже по меркам мелких. Ручонки тонкие и шейка хлипкая, несмотря на пухленькое пузичко. Схватить за цыплячью шейку и треснуть мордой о переборку, все мозги наружу и вылезут.
Только вот что потом?
Вряд ли Клык пошлет другого.
Без театра теней они проживут. Я же без гонорарных консервов загнусь очень быстро, столовская автоматика не работает, ее кабели тоже пошли на фенечки. Так что представления у Клыка — мой единственный шанс. Я это знаю. И Клык знает, что я знаю.
Потому и не боится присылать Дохляка со столь вожделенным символом власти на поясе. Я не лишу себя шанса на будущее из-за одноразовой возможности полакомиться.
Клык — умница…
Числа точно не знаю, провалялся в отключке довольно долго, если судить по отросшей щетине. У мелких не спросишь — для них все, что больше перерыва между двумя хавками, — уже «долго-долго», уточнять бесполезно.
Соседей у меня больше нет.
Двери… я еще могу понять, в этом есть какая-никакая, но все-таки логика. Но зачем выворачивать из стены экран коммуникатора? И чем им помешал противоперегрузочный кокон? Он ведь прочный, это же как постараться надо было, чтобы на ленточки…
В каюте Саныча стены грязно-бурые, в разводах уже подсохшего и свернувшегося. Похоже, он таки успел доделать свою пилу. А я-то думал — откуда эта вонь… хорошо, что моя каюта за углом, а то бы вообще жизни не стало, кондиционеры не справляются.
От непродолжительной прогулки разболелась нога и в глазах зеленеет — оно и понятно, последний свой гонорар до дома так и не донес, значит, кормежка была за двое суток до отключки, да и что там есть-то? Банка спаржи, с детства ее терпеть не мог. Ничего, сейчас доползу до каюты, а там и Дохляк припожалует, они же знают, что я очнулся, они всегда все знают…
Я им нужен.
Моя каюта — единственная во всем коридоре с почти целой дверью, только замок словно бы выгрызен огромной крысой — если, конечно, есть такие крысы, зубам которых поддается армированный керамопласт. Теперь понятно, чем они двери дербанили, хорошая у Саныча пила получилась…
Полежу на койке, отдышусь, запишу все. Я ведь давно понял, только признавать не хотел — не для кого-то пишу, для себя. И с самого начала только для себя и писал — знал же, что не будет читать никто. Кому интересны чужие дневники? Разве что будущим историкам. Но тогда мне надо было вырубать свои послания в камне, они сохранились бы на века. А в ежедневнике заряд не вечен. Хотя, конечно, неизвестно еще, кто из нас кого переживет. Чаю надежду, что все-таки я, меня подкармливают, хотя и скудно, а раздобыть исправный зарядник в наших условиях — из разряда малонаучной фантастики.
Впрочем, я уже мог бы быть мертв, а ежедневник все так Же помигивал бы желтеньким сигналом наполовину разряженного аккумулятора.
Мне повезло, не успел далеко отойти, кормильцы оказались буквально рядом — прибежали, отбили у диких, донесли до каюты. Я к тому времени, получив удар железякой в висок, представлял собою вполне готовый к употреблению продукт, кто-то из наиболее шустрых нападавших даже успел разрезать куртку и оставил на груди длинную царапину. Правда, неглубокую. Повезло. Еще более повезло, что выбранный потрошителем нож оказался довольно чистым, — ни одной целой аптечки я ведь так и не нашел и мелкие тоже, а я ведь им за нее обещал последний бенгальский огонь и три раза прокукарекать, они почему-то высоко ценят эту глупость. Приходится дозировать и кукарекать только по особым случаям.
Все-таки я им нужен.
Клык скалит острые зубки, похлопывает по колену ободряюще, щебечет:
— Сами съедим! Никому не дадим!
И заливается дробным смехом, довольный.
Поэт.
Это он шутит так.
И уже убил двоих, которые не поняли юмора. Ну или подумали, что в каждой шутке есть доля чего-то другого, кроме. Зря они так подумали. Думать вредно. И я, наверное, зря привередничал — последний был вполне себе ничего, здоровый такой и прожарен в меру… а консервов все равно надолго не хватит…
Боже, какое же это счастье — знать, что ты был прав, что ты нужен, что тебя ценят и уважают и готовы порвать пасть любому, кто покусится… Я
