пеленой.
Я пересек пустынную площадь — здесь начинались несколько кварталов частного сектора, которые у нас называли «рабочим поселком». В моем мире они предназначались к сносу еще лет сорок назад и потому оставались за бортом любых планов коммунального водоснабжения и газификации. Теперь маленькие аккуратные домики смотрелись весело и свежо. Даже выкрашенные в синий цвет водяные колонки, которые «там» выглядели вопиющим анахронизмом, «здесь» оказались уместны и хороши. У одной из них я остановился и вдоволь напился холодной воды — жара вновь вступала в свои права, после дождя ощутимо парило.
Напротив, в палисаднике чьего-то дома, буйно цвела черемуха. В глубине двора каталась на качелях девочка лет десяти — двенадцати. Я приблизился к ограде, окликнул ее:
— Здравствуй! Ты не подскажешь, который час?
Девочка глянула с любопытством, прокричала в ответ:
— Не знаю!
— А день?
— Среда!
— А год?
Захихикала:
— А вы почему спрашиваете?
— Просто. Ну так что, год какой, знаешь?
— Девятьсот сороковой! — звонко отозвалась девочка, раскачиваясь все сильнее. Подол голубого, в темный горошек, платья то раздувался, как парашют, то опадал, облегая худые длинные ноги. Рукава-фонарики, белый отложной воротничок, колеблемый ветром… Я рывком осознал, насколько нелепо и странно, должно быть, выгляжу в черных вытертых джинсах и красной футболке с надписью «LEVTS» через всю грудь. Хорошо хоть рабочий день в самом разгаре, и вокруг нет прохожих.
Я поспешил прочь, пока во дворе не появился кто-то из старших. Вступать в разговор со взрослыми не хотелось. По крайне мере пока не обрету вид более подобающий текущей эпохе. Сороковой год! Черт бы меня побрал! Когда, как я сюда провалился?! Казалось, виною всему паровоз, невесть каким образом вынырнувший из прошлого и утащивший меня за собой следом. Проклятие! Быть может, иди я чуть медленнее или, наоборот, немного быстрее и успей пересечь пути до встречи с ним… Я еще не знал, что сюжет этот сделается отныне навязчивой мыслью, идеей фикс и будет являться во снах, снова и снова терзая душу ощущением невозвратной потери.
Вновь охватившее меня чувство тревоги побуждало двигаться быстро, не останавливаясь ни на секунду: бежать, вернуться на исходное место и там, если повезет, перенестись в свое время! А ведь сколько раз примерял я на себя эту роль — открутить назад ленту аппарата истории и подправить слегка в его недрах, чтобы нам, в будущем, жить в могучей и не утратившей былое величие стране. Чтобы гордиться не только Гагариным и Победой. Сейчас эти мечты казались глупыми и неважными, а страх диктовал иное — стать незаметным, отсидеться в каком-нибудь уголке, собираясь с мыслями. Ведь если канал во времени существует, то он никуда не денется, а если ключ ко всему — паровоз, то крайне неразумно ожидать его отсвечивая красной футболкой на манер семафора.
Я метался, не зная что предпринять. Собаки гавкали из подворотен, сопровождая мои бессмысленные перемещения. Несколько раз наступил в лужу, в кроссовках ощутимо захлюпало. В моем времени тут лежал хоть и разбитый, плохонький, но асфальт, а сейчас хляби кое-где перекрывали улицу от края до края. В одном месте увидел вывешенное на просушку белье. Должно быть, его постирали с утра, развесили, в надежде, что солнце и ветерок сделают свое дело, и забыли. Но налетела гроза, и все еще больше вымокло. Повинуясь внезапно пришедшей на ум мысли, я быстренько огляделся, перемахнул невысокий штакетник и вскоре стал обладателем брюк неопределенно-темного цвета и белой рубашки. На задах чьего-то двора в узком простенке между курятником и сараем примерил свои трофеи.
Все оказалось ужасно — штаны коротки, но широки настолько, что спадали. Рукава рубахи едва достигали запястий, и я закатал их до локтя. Брюки пришлось вновь заменить на джинсы. Теперь я хотя бы не привлекал взгляды иностранной надписью на кричащем фоне, но вид мой мог вызвать подозрения у любого мало-мальски наблюдательного человека.
— Эй, ты там! А ну вылазь! — послышался хриплый, опасливо-строгий голос, и из-за дощатого угла заглянул в мое убежище хмурый мужик. В руках он держал длинную, внушающую уважение жердину.
— Так вы, Игорь Сергеич, значит, пришелец из будущего? — Человек напротив слегка улыбнулся. Нас разделяли широкий, обитый коричневым сукном стол и желтый круг света, источаемого расположившейся с краю стола лампой. Красные лучи заходящего солнца силились пробиться в комнату, но гардины были задернуты, и в помещении царил полумрак.
Я промолчал. Все уже было рассказано, и не по одному разу, прежде чем я оказался здесь. Хотя мое путешествие из-за сарая в уютный сумрак маленького кабинета оказалось быстрее и комфортнее, чем я мог ожидать. В районном, а затем городском отделении НКВД на меня смотрели то ли как на
