бирку, а мертвец не давался. Он вообще собирался встать и ехать под Смоленск.
— Война, — серьезно сказал мертвец. — Некогда валяться. Врага прогоним, тогда и делайте со мной, что хотите.
Алексей посмотрел на него — мертвее мертвого. Половины лица нет.
— Ложись, глупый, — сказал Алексей, укладывая мертвеца на лавку. Дудко подхватился и шустро навязал бирку на щиколотку. — Ты свое отвоевал. Велика Россия, найдутся те, кто займет твое место.
— Точно найдутся? — спросил мертвец, глядя на Алексея единственным уцелевшим глазом.
— Точно. Спи, — сказал Алексей и перекрестил мертвеца. — Господи, помилуй и прости.
Мертвец вздохнул и закрыл глаз. Вскоре он вытянулся и окоченел, теперь ничем не отличаясь от прочих мертвецов на полках. Дудко смотрел на Алексея с восторженным уважением.
— Ну и лихо же ты с ними управляешься, — сказал он. — Любо глянуть.
И подумал: хоть и дурачок.
Алексей посмотрел на мертвецов и вышел из погреба. Солнце сползало за рыжий лес, выжженный радиоактивным дождем год назад. В лесу кто-то тоненько выл, и Алексей подумал, что неплохо было бы съездить одним днем в Тулу, купить ружье. Денег у него не было, но он рассчитывал поговорить на эту тему с Денисычем.
Он поднялся по лестнице к детской площадке и сел на качели. Станция отсюда была видна как на ладони. Залитая тяжелым закатным светом, она словно грезила наяву о мире, в котором не было ядерных бомбардировок и встающих мертвецов, а на качелях играли дети станционного смотрителя.
Ровный строй подсолнухов на холме стоял неподвижно, словно маленькая армия, и жирные раздувшиеся стебли не шевелились. Из погреба вышел Дудко и крикнул:
— Алеша! Дуй сюда! Еще один поднимается!
Алексей спрыгнул с качелей и пошел к лестнице. Под ребристыми подошвами его башмаков взвизгивала зеленая пыль.
Пророчица пришла утром, по первому снегу. Бригада носа не высовывала из барака и, дрожа от страха, вслушивалась в колкий хруст снежинок под ногами гостьи.
— Плачет Богоматерь, — тоненько раздавалось из-за изгороди, отделявшей станцию от леса. Пророчица то уходила под деревья, то подбиралась вплотную. — Плачет Богоматерь, убили ее младенца…
— Денисыч, делать-то что? — спросил Петров. — Через час эшелон должен прибыть, а я ее боюсь. Вот тебе истинный крест, боюсь.
Денисыч и сам боялся. В неверном свете лампы Алексей видел, что лицо бригадира посерело, а на висках выступил пот.
— Может, я ее того?.. — спросил Максудов и взглядом указал на оружейный ящик. Стрелял он очень хорошо, лучше всех в бригаде. Словно в ответ на вопрос со стороны погреба послышались тяжелые глухие удары.
— Встали, — обреченно произнес Денисыч. — Алеша, сколько их там?
— Двенадцать, — откликнулся Алексей. — Вчера троих по запросу отправил.
— Богородица Дево, радуйся, — донеслось со двора. — Безликие блудницы пляшут на могилах. Плачет Дева Пречистая, отняли ее младенца…
Бригада затихла. Некоторое время слышались только легкие шаги на снегу да редкие удары из погреба. Туп… туп… туп.
— Я слышал, — сказал Максудов, — что она из самой Москвы пришла. Дескать, видели ее мародеры у развалин Кремля. Она там ходила и плакала. А потом так и пошла по Руси.
— Иди ты врать, чурка, — зашептал Денисыч, — иди ты врать! Какая Москва, нет тут никакой Москвы! Все там в лепешку сплавилось!
— А я что говорю? Глянь, как счетчик заливается! Только из эпицентра такой грязи можно натащить!
Алексей выглянул в окно и в неверном утреннем свете увидел, как дрожит дверь погреба. Мертвецы хотели выйти. Кто их знает, что им потом понадобится. Могут потребовать отправки на фронт, а могут и взяться за топоры и пойти вырубать лес на дрова. Как в прошлый раз. Алексей тогда еле-еле смог им втолковать, что бараки отапливаются углем.
Пророчица стояла у калитки. Была она бледная и босая, в руках держала тряпичный сверток. Лежала ли там кукла или ребенок, Алексей не видел. Светлые косы пророчицы были присыпаны грязно-серым снегом.
— Ничего не из Москвы, — подал голос Дудко. — Это Мельникова дочка из-под Лебедяни. Всю ихнюю Лебедянь сожгли, когда отступали. Жителей в яме кончили. А ее оставили, смотри, мол. Там она ума и лишилась. А мельника-отца на мельничном крыле распяли.
Алексей смотрел, не отрываясь. И пророчица увидела его лицо за стеклом.
— Инок бедный, — жалобно сказала она. — Убили младенца. Давай поплачем.
Алексей послушно слез с лавки и пошел к выходу. Тулуп решил не брать — недалеко.
— Сержант Иннокентьев, — прошептал Денисыч. — Сядь. Алеша, сядь, Христом Богом прошу.
Алексей вышел из барака и пошел к калитке. В дверь погреба ударили сильнее, а потом вдруг затихли. Пророчица посмотрела на Алексея, склонив