Гровс затаил дыхание при виде кольта в его руке.
— Послушайте, мистер…
— Где золото? — глаза ковбоя недобро горели.
— Какое золото?
— Дурака-то не строй! — Он сделал шаг вперед.
— Не делай глупостей. — Гровс поднял руку. — Мы можем договориться.
Незнакомец сделал еще шаг вперед. Из-за деревьев вышел мул — он каким-то образом отвязался. Ковбой обернулся на звук.
Гровс выхватил револьвер и выстрелил, попав ему прямо в грудь. Из ствола «Скофилда» вырвалось облачко дыма. Ковбой повалился на колени, и теперь его глаза были полны ужаса. Гровс поднял револьвер, чтобы выстрелить еще раз, но ковбой упал вперед, ухитрившись при этом нажать на спуск.
Билли Гровса словно бы ударили в живот раскаленным добела молотом. Не в силах в это поверить, он рухнул на скальный выступ.
ЧУЖАЯ
Сенека проснулась поздно, а не в половине седьмого, как всегда. Легла она тоже поздно, но все равно столько спать было ей непривычно. Должно быть, сказалось действие лекарств. Она лежала в постели, безучастно глядя в потолок. Мысли в голове путались. Даниель, все, что случилось в Мехико, джип с оранжевыми противотуманными фарами, пропавший багаж, сообщение на автоответчике…
Она со стоном откатилась от солнечного света, полосами падающего сквозь ставни. Попыталась заснуть снова, но не смогла — ее внутренние часы были установлены на полседьмого. Тем не менее вставать не хотелось. День обещал быть отвратительным, так зачем спешить?
Полчаса спустя она наконец вытащила себя из постели.
Душ смыл непрошеные слезы, но не горечь от осознания того, что, куда бы она ни пошла, она всегда теперь будет одна. Мама сказала бы: встань, оденься и пойди проветри мозги. Бренда Хант умела смотреть в корень.
Одеваясь, Сенека продумывала, что нужно сделать в этот день. С редактором она уже несколько раз говорила из больницы в Мехико. Она хотела вернуться на работу сразу же, он настаивал, чтобы она восстановила силы дома, а потом, когда будет полностью готова морально и физически, постепенно возвращалась к своим обязанностям. Она предложила написать статью о том, что произошло, но он ответил, чтобы она оставила эту тему. «Для статьи этого недостаточно», — произнес он свою любимую фразу, обычно служившую для того, чтобы выжать из журналиста максимум материала. Поэтому первым пунктом в ее повестке дня был звонок по поводу багажа. Если сумки нашли, у нее будет хотя бы часть записей, которые она делала для статьи.
Пять минут спустя, получив неутешительный ответ, Сенека бросила трубку. Интуиция у нее работала неплохо и сейчас подсказывала, что багаж не просто задержался, а потерян безвозвратно. Так что же, теперь весь день пройдет так же?
Она чувствовала себя как будто с похмелья — вялая и подавленная, с ужасом ожидала, что вот-вот заболит голова. Наверное, не стоило глотать столько лекарств. В ванной она попила воды, подставив ладони ковшиком под струю из крана. Позавтракав булочкой с диет-колой, она оделась, надвинула поглубже бейсболку, чтобы закрыть рану на голове, и вышла из дому. Начнем с самого неприятного.
— Как дела у мамы? — спросила Сенека у невысокой пухленькой медсестры, с которой познакомилась полгода назад, когда поместила мать в эту больницу.
— День на день не приходится.
— А сегодня?
Сестра пожала плечами.
Сенека понимающе кивнула и, пройдя по коридору дома престарелых «Парк Вью», вошла в комнату своей матери. Видит Бог, она терпеть не могла такие учреждения и не хотела отдавать мать сюда, однако пришлось, ради ее же безопасности и надлежащего ухода.
Бренда сидела в кресле у окна, с игрушечной собачкой на коленях, под носом — прозрачная трубочка для подачи кислорода. Хрупкая, в чем душа держится, тонкая, словно бумажная кожа испещрена темно-багровыми пятнами — результат лечения преднизоном. На прикроватной тумбочке стоял поднос с нетронутой едой. В комнате пахло застарелым потом.
— Мама? — Мать повернулась к ней, посмотрела совершенно пустыми глазами. Сердце Сенеки упало. В серых, некогда небесно-голубых глазах был только туман, и такой же туман был у нее в голове.
— Белль, ты принесла карты? — голос звучал хрипло и слабее, чем обычно.
