напротив, тот хохотал: – Я пятнадцать миль пер эту херь в гору, и такой облом! – всхлипывал он.
– Обидно, что кино не получилось? – спросил Гэвин.
– Хрен с ним, с кино! Суть была воздать хвалу всему этому!
– Чему? – не понял Гэвин.
– Идите сюда, – Люд встал и поманил их к западному обрыву. – Вот… – Он обвел рукой горные пики, плато и небеса.
Гэвин кивнул.
– Творения Господни прекрасны, но их не прославляют всякими глупостями.
Люд окинул его долгим взглядом.
– Нет, чувак, ты не прав. Этого никто не сотворял, оно есть само по себе, и мы – часть его. Это и нужно восславить.
Гэвин посмотрел на него с откровенной жалостью, как на неразумного младенца.
– Скалы, снег и воздух сами по себе – ничто.
Люд не спускал глаз с бывшего астронавта, пока тот надевал рюкзак, потом усмехнулся.
– Да, приятель, мозги тебе засрали основательно.
Гэвин не удостоил его ответом.
– Идем, Дик. Пора спускаться.
Бедекер залез под дельтаплан и взялся за трапецию.
– Люд, помоги.
Парнишка бросился на зов.
– Уверен, приятель?
– Помоги, – повторил Бедекер.
Люд уже застегивал крепления, проверял поясные и плечевые стропы. Паховые ремни и застежки напоминали о парашютах, которые Бедекер множество раз надевал в бытность летчиком.
– Дик, кончай дурачиться, – нахмурился Гэвин.
Тот лишь пожал плечами. Люд затянул липучки на ногах и показал, как принять горизонтальную позицию. Бедекер выпрямился, поднимая на плечах металлический треугольник каркаса. Люд держал килевую балку параллельно земле.
– Ты рехнулся, Дик! Прекращай. У тебя даже шлема нет. Хочешь, чтобы тебя со скал отскребали?
Бедекер шагнул к пропасти. С запада дул легкий ветерок, не больше десяти миль в час. Дельтаплан чуть качнулся и замер. Ветер и гравитация боролись под дакроновым куполом.
– Дик, кому сказано, прекращай этот детский сад!
– Нос держи поверху, туловище – поближе сюда, – наставлял Люд.
Бедекера отделяло восемь футов от пропасти, обрывавшейся почти вертикально. Внизу в сотне футов виднелись скалистые зубцы, дальше – опять сплошная отвесная стена. Рубашка Мэгги алела ярким крошечным пятнышком на буром каменистом плато.
– Дик! – рявкнул Гэвин.
– Никаких крутых разворотов, когда опустишься до тысячи, – втолковывал Люд. – Все, удачи!
– Чертов придурок, – вынес Гэвин окончательный вердикт.
Бедекер покачал головой.
– Славься! – выдохнул он, сделал пять шагов и прыгнул.
Часть четвертая
Лоунрок
Канун Нового года, похороны. Небо затянуто низкими свинцовыми тучами, за четыре с половиной часа езды траурного кортежа от Салема до кладбища несколько раз принимался идти снег. Несмотря на раннее время, тусклый дневной свет теряется за деревьями и каменными оградами построек, превращая их в смутные серые очертания. Очень холодно. Катафалк останавливается, белое облако выхлопных газов от работающего вхолостую мотора окутывает мужчин. Они поднимают гроб и шагают по жухлой траве.
Бронзовая ручка холодит даже сквозь перчатку. Тело покойного кажется почти невесомым, нести гроб вшестером на удивление легко. Бедекеру вспомнилась детская игра, когда один лежит навзничь, а другие скопом его поднимают, подсовывая строго по одному пальцу под напряженное тело, и так до тех пор, пока оно не поднимется над полом под аккомпанемент визга и хохота. Играя, Бедекер каждый раз ощущал внутренний трепет оттого, что так бесцеремонно попираются непреложные законы гравитации. Правда, под конец «левитирующего» опускали на землю – осторожно или резко, как получится, и гравитация вновь вступала в свои права.
Проститься с покойным собралось двадцать восемь человек, хотя могло быть много больше. Вице-президент тоже хотел приехать, но этот его порыв
