– Соседи. 9-й армейский корпус Вермахта. Чьи мотоциклисты нашу оборону постоянно пробуют и чьи разведчики по нашим тылам шляются. Если точнее, то 263-я и 292-я пехотные дивизии, ну и те, кого им добавят. Мне так кажется, что это будут представители 46-го моторизованного корпуса. Его армия Рокоссовского в Мстиславль не пускает.
– Что-то многовато получается! Более чем! Выстоим?
– Если навалятся всем скопом, нет. Но должны держаться до конца. В штабе корпуса сказали, что за нами свежая армия из резерва Ставки разворачивается. Нужно выиграть время, чтобы она полностью сосредоточилась. Так что приказ у нас с тобой, комиссар, один – держаться и еще раз держаться. Пока нас спасает то, что немцы заняты Могилевом и ведут наступление на Смоленск и Мстиславль. Мы у них как бы на закуску оставлены.
– А разве поиски их разведки и мобильных подразделений – это не подготовка наступления?
– Так и есть. Их разведка ищет наши слабые места, чтобы потом ударить туда всей своей силой. А еще пытается узнать, не готовим ли мы свой удар в направлении на Горки и в основание их танковых клиньев. Если говорить проще, они нас пугают. Нет у них пока что здесь серьезной артиллерии и танков. Потому мы себя так вольготно чувствуем. Когда они примутся за нас? Не знаю, но думаю, сутки у нас в запасе есть. Дорог тут почти нет, и мы их все прикрываем. Наша разведка должна по идее отследить прибытие моторизованных и танковых частей, а также дополнительных пехотных подразделений. Во всяком случае, я на это очень надеюсь.
– Ты знаешь, тут некоторые горячие головы нас с тобой обвиняют в бездействии и чуть ли не в тру сости.
– Из-за чего, интересно бы знать?
– За подготовку оборонительных позиций в нашем тылу. За неактивные действия во время прорыва из окружения и сейчас в отказе от наступления – «когда напротив нас лишь слабые части врага».
– Глупости все это! Чем мы сейчас можем помочь нашим частям у Смоленска, Могилева и Мстиславля? Наступлением? Да нам просто наступать нечем и некем. Командование армии об этом прекрасно знает. Если бросим в бой то, чем располагаем, то прикрывать Монастырщину, Починок и Ельню до прибытия свежих частей будет нечем. Кроме того, прибывающие и разворачивающиеся части новой армии тоже надо кому-то прикрывать от врага. Ты объясни это этим товарищам и еще съезди в райком и райисполком, вырази им нашу признательность за мобилизацию рабочих на создание оборонительных сооружений и предложи начать эвакуацию. А то, боюсь, поздно будет.
Глава 11
Монастырщина
Все это, конечно, хорошо, что снова вышли к своим и наш рейд вроде бы действительно закончен, но червь сомнения все равно меня гложет и не дает спокойно жить. За сутки, что мы потратили на выход к Монастырщине, я слишком много видел, и это не давало мне спокойно радоваться жизни.
Сплошной линии фронта не было. Были очаги сопротивления и опорные пункты, занятые малочисленными остатками наших частей. То, что немцы не продвигались в этом направлении, было связано в основном с природными факторами. Болота, большое количество рек и леса не давали врагу возможности активно применять свои моторизованные подразделения. Но вот пехотные части, обходя лесами опорные пункты, могли прорваться здесь. Как мы. Спокойно и никого не встречая на своем пути. Ведь смогли же мы незаметно обойти несколько опорных пунктов наших войск и выйти на дорогу Татарск – Монастырщина, а потом по ней добраться до районного центра. Тут на ж.-д. станции под погрузкой стоял санитарный поезд. Нам удалось договориться сдать в него раненых, а это сто шестьдесят человек, набравшихся за эти дни. Часть из них сразу же попала на операционный стол, а остальными занялись санитарки. Нам же с Севостьяновым пришлось искать командование дивизии, что здесь занимало оборону. Помог в этом начштаба одного из полков. Очень своеобразный молодой человек. Наглый до безобразия, в мое отсутствие хотел отжать личный состав, пришлось его слегка успокоить и поставить в рамки, а то «ходют тут всякие».
Беседа с особистами много времени не заняла. Они сами несколько дней назад вышли из окружения из тех же мест, что и мы. Уточнили и посмотрели кое-что, поделились разведданными и пленными. Мне как командиру подразделения НКВД пришлось лично пообщаться с начальником особого отдела дивизии. Как-никак старший начальник от нашего наркомата. Нормальный мужик оказался старлей. Я открыл ему пару страниц нашей истории. Далеко не все, а только связанные с Брестом и Слуцком. В качестве доказательства своих слов приведя журнал боевых действий. Не знаю почему, но ни боевое знамя части, ни гербовую печать я не показал. Почему? Тревожно мне было из-за виденного в тылах дивизии, и не было уверенности, что нам снова не предстоит ходить по немецким тылам. А еще потому, что в ходе беседы в памяти всплыл тот факт, что в истории, произошедшей в моей реальности, пленного генерала Лукина уговаривал сотрудничать с врагом его же начальник особого отдела. Может, это и глупо, но я решил перестраховаться. Тем более что о знамени знал лишь очень ограниченный круг лиц – Горохов, Никитин, Петрищев и приставленные ко мне пограничники, которые заранее были предупреждены о необходимости не разглагольствовать о нем. Надо отдать должное, что особисты глупых вопросов ни мне, ни бойцам не задавали. Мы на них честно и правдиво отвечали. Вроде к нам особых претензий никто не предъявлял. Хотя сомнения в отношении нас у них остались. В принципе правильно. Кому понравится, что на его поле ввалится толпа здоровых, с нормальным цветом лица, откормленных окруженцев с кучей трофейного оружия и боеприпасов. Это они еще нашей техники, брошенной из-за отсутствия топлива и повреждений, не видели. Мы вообще по сравнению с севостьяновскими бойцами выглядели верхом военного совершенства. Те, когда нас встретили, на замухрышек были похожи. В большинстве своем без оружия, грязные, в рваном
