расположения базы, брали на контроль особисты отрядов. Так удалось выявить нескольких предателей, внедренных Абвером в партизанские отряды.
Немцы в последнее время очень активизировались. В разных районах силами местной полиции под руководством офицеров Абвера и СД проводились облавы, устраивались засады на партизанских тропах. Несколько отрядов ими было выявлено и уничтожено с воздуха. В боях особым зверством отметились украинские и литовские полицейские части. Партизаны ответили активизацией своей деятельности. Были совершены диверсии на железнодорожном участке Барановичи – Минск, устроены засады на транспортные колонны врага, шедшие к Ляховичам, разгромлено несколько полицейских участков и комендатур. За украинскими и литовскими полицаями была устроена настоящая охота. Одну роту литовцев удалось взять на привале, накрыть минометным и пулеметным огнем, а затем «зачистить». Украинцы оказались старыми знакомыми из 1-го полицейского вспомогательного батальона. Видно, ничему их не научила прошлая встреча, а теперь уже из них учить некого. Они были уничтожены объединенными силами нескольких отрядов. Правда, немцы формировали в Минске, Слуцке и Клецке еще несколько подобных подразделений из числа бывших военнопленных.
Одной из немаловажных задач было выявление мест содержания военнопленных и организация их освобождения. Первой такой целью был шталаг № 352 (он же «Лесной») для наших военнопленных, созданный немцами в Минске и д. Масюковщина. О нем Командиру поведал в Слуцке один из немцев. По его словам, в Минске и в деревнях вокруг города содержалось порядка ста тысяч наших граждан, как военных, так и гражданских. В первую очередь называлась д. Масюковщина. Там пленные содержались на территории летнего лагеря кавалерийского полка, расположения 355-го стрелкового полка и 90- го отдельного саперного батальона 100-й стрелковой дивизии. Александру в свое время неоднократно приходилось бывать в тех местах, расположенных в 6 километрах от родного ему города. Дорога была знакомой. На месте все подтвердилось.
Вся территория лагеря была ограждена несколькими рядами колючей проволоки и освещена прожекторами, закрепленными на соснах. Охрана солдатами охранного батальона осуществлялась с пулеметных вышек и парными патрулями, ходившими внутри рядов колючей проволоки. Администрация и охрана размещались в ДОСах. Здесь же проживал и комендант лагеря Остфельд, высокий, подтянутый человек интеллигентного вида. Никакой новой лагерной инфраструктуры немцы не настроили. Все, что они сделали, это силами военнопленных нагородили заборов, деливших территорию лагеря на зоны, да десяток деревянных сараев. Ну, еще установили виселицу с тремя крюками для петель на лагерном плацу между столовой и трехэтажной казармой.
Под лагерь они использовали имеющийся жилой фонд. Пленные располагались в двух десятках одноэтажных деревянных построек. Задействованы были помещения штаба, гарнизонной столовой, бани, клуба, технического и хозяйственного складов и караульного помещения. Вся территория лагеря была разгорожена колючей проволокой на зоны-отсеки – офицерский, украинский, русский, еврейский, для представителей Закавказья. Колючей проволокой были огорожены и бараки. Проходы и проезды внутри лагеря назывались улицами, каждая из них имела свое название: Главная, Комендантская, Лазаретная, Соломенная, Деревянная, Проволочная и т. д. Эти названия определялись мастерскими, которые располагались в бараках. Улицу, ведущую к месту расстрела, назвали улицей Стрелков, на кладбище – Новый путь…
В длинном кирпичном здании трехэтажной казармы 355-го стрелкового полка находился «Лесной лазарет», в котором лечились не только военнослужащие Вермахта, но и военнопленные, а также местные жители. Для организации лечения сюда были привлечены не только немецкие врачи, но и советские из числа пленных и врачи из города Минска. Как удалось установить, большинство врачей были из состава 216-го полевого эвакогоспиталя, практически в полном составе попавшего в плен в лесу вблизи населенного пункта Старое Село. Общее количество наших раненых, лечащихся в лазарете, никто не знал. Местные говорили о нескольких тысячах (от 1,5 до 3 тысяч). Еще говорили, что есть филиалы лазарета в Минске, там тоже лежали до десяти тысяч пленных.
Вообще увиденное в лагере количество пленных не дотягивало до заявленных 100 тысяч, было куда меньше. Для уточнения пришлось брать «языка». Схваченный пожилой немец из лагерной администрации сообщил, что в лагере содержится около десятка тысяч человек. Число пленных увеличивается, так как Дулаг № 126, что находился в «Пушкинских казармах» Минска, переформирован в филиал шталага, и поэтому оттуда пленные начали переводиться в Масюковщину. В каждом бараке проживали до 500 человек, но были и исключения, так, в 4 небольших казармах 90 осб. находились всего 500 человек. В офицерском бараке жили около 200 командиров, ждавших отправки в Офлаг. Еще часть пленных, числившихся в списках лагеря, сведены в рабочие команды и проживают по месту работы. Таких мест было 22. Они работали на лесопилке, складах и мастерских внутри лагеря, были задействованы на кирпичном заводе в 3 км к северу от лазарета и на формовке торфобрикета вблизи деревни Ржавец, что в километре от Масюковщины. Кроме того, они работали на «Танкоремонтном заводе г. Минска», что на улице Красноштандартной. Пленный пояснил, что в лагере расстреливают выявленных комиссаров, коммунистов и евреев. Массовых расстрелов пленных не проводят. Незачем. Ежедневно в лагере от антисанитарии, голода, болезней и ран умирают до 150 пленных, вывозимых по утрам на тачках с жилой зоны лагеря. Умерших хоронят на кладбище в д. Глинище и стадионе. Есть разрозненные захоронения вдоль дороги из Минска в Масюковщину. Немец показал, что есть еще один большой лагерь для советских военнопленных у деревни Большой Тростянец. Там умерших пленных сжигали в крематории.
Пришлось проверять его показания. Они оказались правдивыми, и пленных в указанных местах было действительно очень много, и находились они в более худших условиях, чем в Масюковщине, на продуваемом всеми ветрами берегу реки под дождем и солнцем, без крыши над головой, в полной антисанитарии и голоде. Нельзя же считать едой ту бурду, что давали пленным, – вода с листьями капусты и картофельными обрезками. Потому и смертность там была выше.
Полученные сведения о рабочих командах в городе позволили подпольщикам установить связь с пленными. Среди них существовала подпольная
