Мой доверительный разговор с занавеской прервал непривычный для тишины перегонов грохот. Короткого взгляда через плечо хватило, чтобы обнаружить эпицентр шума, вздохнуть, покачать головой и повернуться обратно к окну. Подельник мой, Митяй по прозвищу Шнырь (гаденький такой позывной, я вам скажу, но что поделаешь), уронил ветхую тумбу. Чем он ее задел, история умалчивает, но эффект грандиозный: древний предмет деревянной мебели, страдальчески крякнув, разлетелся едва ли не в щепки. Неизвестным образом уцелевшая дверца по инерции проскользила по выцветшему ковру и ткнулась в ножку стоящего у окна столика. Пришлось придержать столешницу и вернуть опору в вертикальное положение.
– Отморок, ты мне еще на поверхности так пошуми, ноги-руки вырву и местами поменяю, – угрюмую реплику сопроводил звонкий шлепок и тихое шипение.
Эх, Митя, Митя. Разбудил-таки Кабана. Вот сиди теперь и три покрасневшее ухо. И ведь за дело получил. Как и всегда, в общем. Не любит метро лишнего шума. Чревато. Хоть перегон этот и считается спокойным, да все же не стоит лишний раз гневить Путевого Обходчика. Ой, чур меня. Накличу еще.
Попутчики-подельники достались мне весьма колоритные. Шнырь – тощий, верткий задохлик. Не телосложение, а теловычитание, как говорил дед, приютивший меня в детстве. Ростом он не вышел, метр в прыжке с кепкой. Жиденькие волосы мышиного цвета, висящие немытой паклей. Мелкие глазки, острый длинный нос. Тонкие пальцы хилых рук никогда не находятся в покое. Взгляд всегда пристыженный, прислуживающий. Самая типичная внешность для щипача. Хотя есть у него одна черта, заставляющая все же беречь от него спину. Из-за особенностей мускулатуры (а точнее, из-за ее полного отсутствия), с огнестрелом парень не слишком дружит. Мне даже рассказывали, как это чудо из «макарова» выстрелить пыталось. Итог упражнения: пуля улетела в потолок, у Митяя вывих кисти и колоритнейший синяк под правым глазом. Но смешно наблюдателям было ровно до момента, как в психе пацан жестом фокусника выудил из-под замызганных обносков ремень с метательными ножами. И положил их все ровно в центр мишени. Тут-то шуточки и закончились…
С Кабаном дело другое. Огромный шкаф два на два с антресолью. Короткий ёжик смолянисто-черных волос, шея красная бычья, черты лица, к слову, не слишком обремененные мыслью, соответствующие. Поведение тоже. Из отличительных черт – непропорционально большие клыки на нижней челюсти. В сочетании с жестким квадратным, чуть выдающимся вперед подбородком эффект они производят просто аховый. Впечатление, будто перед тобой то ли тролль, как у Толкиена в «Хоббите» (жаль не удалось полностью книжку прочитать, постовые, идиоты, половину на розжиг костра пустили… Непонятно, им видите ли. Ценители, чтоб их), то ли неандерталец. Дубины только не хватает, огромной такой, килограмм на десять. Хотя ее при случае заменяют кулаки. С мою голову, наверное.
При всей внешней бестолковости, граничащей с даунизмом, Кабан, а в простонародье Олег Игнатьевич, – человек вполне себе сознательный. С головой. Он только на вид дурак дураком, а как говорить начнет, так сразу понимаешь – обманулся. Собственно, он-то в этой паре «тощий и толстый» всем заправляет. Хоть и отвешивает иногда тумаков Митяю, но за какие-то качества (пока мне не известные) его уважает.
Так или иначе, со стороны эта парочка виду далеко не интеллигентного, я бы даже сказал – криминального. И что меня дернуло с ними пойти? Рассказывали красиво, наверное. Уговорили, уломали. Да черт знает, как наваждение какое-то нашло. Просто бросил все, даже Настеньке ничего не сказал, собрался и ушел. Вот теперь сижу, пялюсь в занавеску и думаю, на кой я им сдался-то? Я не военный, не стратег, важными знаниями местности не обременен. Да, не дохляк, за себя постоять смогу, да, знаю с какой стороны за «калаш» взяться, но все же. Таких половина мужского населения метро! Другие здесь не выживают… Не знаю… НЕ-ЗНА-Ю…
– Мужики, а вы в курсе, где мы на ночевку остались-то? – пробубнил со своего места Кабан. Вот не спится ему отчего-то. Не только же в Митяе дело. Тот уже давно сопит в обе дырочки.
– В каком-то особенном месте? – отозвался я, оторвавшись наконец от окна и приняв удобную полулежачую позу, уперевшись локтем в пол. Хочется человеку выговориться, пускай вещает. А то еще настроение испортится. Олег в гневе – не самое лицеприятное зрелище, с его-то габаритами. – Ну, дом всамделишный под землей, и что?
– А то! – губы мужчины растянулись в довольной улыбке, явив миру клыки-переростки.
Бр-р-р, зрелище. Как динозавр улыбается, ей-богу.
– Давно, еще до Войны, о нем легенды ходили. Мне братан-метростроевец рассказывал. А ему дед, вроде бы… Не суть важно. В общем, когда станцию Боровицкую копали – ту самую, что сейчас под Полисом, – метрах в шести под землей наткнулись на постройку. Покатая крыша, стены из красного кирпича – самый обычный дом. Стекла в окошках целы, а внутри как будто время застыло. Даже пыли не было. Занавески эти самые на окнах, ковры везде, мебель антикварная, светильники… Вот почти как сейчас видите, так оно и было. Его не демонтировали, даже в музей превратили. Только в таком виде просуществовал дом недолго. Начали люди замечать, что как внутрь заходишь, так сразу тоска на тебя накатывает. Неспокойно становится, и в груди холодеет все, сжимается. Будто этот дом пропитан одиночеством. Будто до сих пор ждет, когда вернется его хозяйка. Почему именно баба, люди объяснить не могли. Говорили что-то вроде: «Дом сказал». Власти решили, что «музей» плохо влияет на психику посетителей. И вскоре его разобрали.
Олег замолчал, рассматривая ничуть не пожелтевший от времени и сырости потолок. А мне… Мне вдруг стало жутковато. История-то далеко не светлая, и чего это он так довольно улыбается тогда? Вопросов, что ли, ждет? Ладно, так и быть.
