не подавал, ведь даже Митя впереди меня полз бодренько, что я, хуже этой крысы, что ли?
Это был не первый мой выход на поверхность. Как все пацаны, в детстве я хотел стать «могучим сталкером», и потому не раз и не два порывался посмотреть, что там наверху. Отлавливали нас с завидной регулярностью, и дальше вестибюлей станций мы не уходили. Но все же вид разрушенного войной города каждый раз впечатлял. Серые, чуть оплывшие от времени, дождей и ветров бетонные коробки, подпирающие низкое тяжелое небо. Улицы, захламленные ржавеющими остовами машин и прочей трухой неизвестного происхождения. Тоска и обреченность, поселившаяся в разбитых окнах. Старики рассказывали, что раньше входы на станции напоминали склепы. Или массовые захоронения, чем они, по сути, и являлись. Горы человеческих костей.
Сейчас подобного уже не увидишь, потому как останки (неважно чьи) не остаются без присмотра. Искаженное атомом зверье, занявшее место человека на земле, прибирает к лапам любой источник пищи. И падальщики среди них не редкость. Хотя хищники – более частое явление. Что удручает.
Руины домов проплывали мимо, следя за нами черными проемами разбитых окон. Мне, ребенку подземелий, хоть и рожденному ДО, они казались невероятно огромными. А дед, помнится, мне говорил, что в этом районе в основном девятиэтажки, а вот в центре не редкость дома и повыше. Слабо себе представляю, как подобные конструкции могли стоять, не шатаясь от ветра. Загадка.
Вот наша группа повернула во дворы. Кабан «встал на фишку» (видимо, это военный термин, обозначающий остановку и внимательную оценку местности, надо будет запомнить), Митя начал рыться в груде какого-то хлама у стены, а я, как мне и объяснили, пошел чуть дальше. Беспокойство отчего- то никак не отпускало меня, и в пространстве, цепляемом краем глаза, постоянно чудилось мельтешение. Я завернул за угол. Обвалившиеся стены домов метров через пятьдесят образовывали небольшой тупичок. Странно, и зачем меня сюда отправили? Я решил уже вернуться к группе, как вдруг споткнулся. Точнее, моя нога будто прилипла к чему-то. Я согнул колени и хотел проверить, в чем дело, но как только мои пальцы коснулись земли, прорезиненная перчатка защиты также намертво приклеилась. Вначале это было даже немного забавно, но рывки мои становились все сильнее, а конечности так и продолжали пребывать в «исходном положении». Дернувшись в очередной раз, я не удержался и повалился набок. Вот тут-то меня наконец пробрало. Я начал рваться со всей силы, кричать, звать подельников, но лишь сильнее запутывался в какой-то невидимой липкой дряни.
– Чего шумим, Шмель? – раздался у меня над головой голос Олега. – Все зверье с округи сгонишь.
– Кабан, Кабанушка, освободи, я запутался в чем-то…
– Да не в чем-то, умничек ты наш, – он зачем-то включил диодный фонарь и направил его луч мне на плечо. – Присмотрись.
Круглые окуляры противогаза сильно урезали угол обзора, да и капюшон «химзы» уже порядком прилип, но все же мне удалось чуть развернуть голову. Свет преломлялся на полупрозрачных серебристых нитях, опутывающих прорезиненную ткань на плече. Не только на плече! Все мое тело обхватывали эти самые волоски.
– Это паучья ловушка, Федя, – продолжил Кабан, довольно глядя в мои распахнутые в ужасе глаза. – Паутина, хоть и тонкая на нет, но крепкая и липучая, как зараза. Попавший в нее обречен. Хотя можно, конечно, изловчиться и срезать часть основных нитей, но, скорее всего, уже с кожей…
– Так освободи меня! – я перешел на визг. Паника начала охватывать разум.
– А зачем? – хмыкнул он. – Видишь ли, какое дело… Тайничок, что нам с Шнырем нужен, находится как раз в конце этого тупика. Но вот в чем ситуевина: проход этот – вотчина местной матки-паучихи. И если ее не задобрить, то пробраться нереально. Мы пробовали закладывать ей мелкую живность. Крыс там, мышей. Даже пару собак отловили. Но ткани местных животных, видимо, слишком рыхлые и не очень-то питательные. Прошлый раз, полакомившись подношением, она тут же набросилась на Вовчика и чуть не схарчила и нас за компанию. Каюсь, ступили, надо было прорываться, пока она этим полудурком трапезничала. Но мы банально сдрейфили. Пришлось вот искать нового добровольца, у которого мозгов поменьше. Уже отчаяться успели! Люди бывалые сразу неладное чувствовали в наших рассказах о несметных богатствах.
Кабан невесело хохотнул. Присел рядом со мной на корточки и, выудив десантный нож, провел им в районе моего подбородка.
– И тут, наконец-то, улыбнулась удача. Ты с таким восторгом слушал наши истории. Задавал столько вопросов, что поначалу даже думали, соскочишь. Ан нет. Ты клюнул. Что ж…
Аккуратно, стараясь не задеть липкую паутину, Олег срезал веревку, затягивающую капюшон моей «химзы». Так же ловко просунул мне под подбородок пальцы и одним резким, сильным рывком назад, сорвал с меня противогаз. Намордник вместе с задранным капюшоном повис на нитях где-то за головой. В глаза, привыкшие к сумеркам подземелий, ударил дневной свет. Я зажмурился и застонал. Благо день пасмурный, а то тут бы мне и ослепнуть. Хотя какая теперь разница. Попал ты, Феденька, по самые помидоры попал.
– Рыжик-пыжик, где ты был… – вновь хохотнул Кабан и поднялся. – Подыши свежим воздухом напоследок. А я пойду. Переждем с Митяем, пока она тобой займется, и потом за хабаром.
– Все равно со мной сдохнете на обратном пути, – просипел я. В горле перекатывался горький ком.
– А нам сюда возвращаться и незачем. Из того подвала выход есть свободный, но из-за специфики зайти через него возможности нет. Вот и крутимся, как можем. Ладно, не скучай.
Карикатурно козырнув на прощанье, Олег быстрым шагом исчез из поля моего зрения.
Я рвался на пределе сил. Кричал, рычал, бился, но лишь запутывался сильнее. Паутина уже вцепилась в волосы, больно натянула кожу на лице, склеила ресницы, не позволяя даже просто закрыть глаза. С каждым движением дышать становилось все сложнее. Отравленный воздух проникал в легкие,
