прошелся по комнате. Ничего, скоро он с ней покончит, с тихоней…
По стенам висели вышитые портреты – его, Монморанси Жиля Октавиана, барона де Ретц, портреты. Взгляд Синей Бороды упал на раскрытый сундук у дальней стены. Там лежали, любовно сложенные, вензелями кверху, пеленки, распашонки и пинетки. Барон встал, как вкопанный.
– Это еще что?!
Лаванда подбежала и хотела прикрыть сундук, но муж помешал ей.
– Когда у нас будет ребенок…
– Какой еще ребенок?! – заорал он, в исступлении раздирая пеленки в клочья.
Баронесса сглотнула испуганно, но взяла себя в руки и твердо ответила:
– Первым будет сын. Я хотела бы, чтобы его звали Жюль, как дедушку.
Монморанси вспомнил строгого отца, который приучал сына к рыцарским наукам и хорошим манерам крепкой суковатой палкой, и взрыкнул:
– Шиш! Никогда моего сына не будут звать Жюль! Пусть будет… Рене.
– Хорошо, – кивнула жена. – Право выбора имени для сына принадлежит отцу. А я, если вы не против, дам имя первой дочери. Мне нравится Сесиль.
Она просительно заглянула в налитые кровью глаза мужа.
– Пусть будет Сесиль? А вторую дочку ты сам назовешь. Я очень хочу маленькую Сесиль. Ты придешь ко мне ночью?
– Все черти ада! – взревел Синяя Борода. – Какие дети, о чем ты болтаешь, женщина?!
И в неописуемом гневе выбежал из комнаты, потому что ему тут же примерещилась эта самая Сесиль: крохотная девчушка с ласковыми, как у Лаванды, глазами сидела у него на коленях и смеялась. Почему-то у нее была синяя борода. «Вся в меня», – с внезапной нежностью подумал барон.
И тут же ударил кулаком по стене. Камень треснул. О силе барона в окрестных землях слагали легенды, он одним ударом убивал быка.
Еще вдруг понял Синяя Борода, что до сих пор не слышал, как жена его смеется. Только иногда улыбалась она смущенной и будто бы растерянной улыбкой.
Только больше рассердился барон: «Поди разбери, что у нее в голове. Ишь, детей ей подавай, курице! Этак она меня окрутит. Немедленно к ведьме!»
Людохавлия со страхом и нетерпением ожидала барона. Пожалуй, все-таки не убьет, думала она, меряя шагами единственную комнату. Вспыльчив, но отходчив. Поорет – и к делу перейдет…
Барон, однако же, к делу перешел прямо с порога. Даже орать не стал, чем ведьму испугал больше прочего.
– Гляди, – заявил он, разворачивая пергамент. – Это донос бургомистру, что ты порчу наводишь на скот и младенцев ешь. Коли не будет результата, отнесу в ратушу, и тебя сожгут без проволочек. Ну и следствие предварительное проведут, чтобы судей не обвинили в пристрастности. А какое у нас следствие, сама знаешь.
Ведьма содрогнулась.
– Ты чего, касатик? – забормотала она. – Я ж тебя у матери принимала, сопли тебе вытирала…
Синяя Борода сунул ей под нос кулак:
– Хватит болтать! Приведу тебе жену, поговори, расспроси, чего она в комнату не идет. И заколдуй лично, чтобы на этот раз все сбылось!
– Хорошо-хорошо, – отодвинулась ведьма от незаживающих костяшек. Поговаривали, что барон этим самым кулаком жен своих и убивал. С одного удара. – Только в следующий раз я должна быть в замке, чтобы все самолично проверить, за всем проследить.
– Но в комнату ни ногой!
– Конечно, сынок, я ж ваша семейная ведьма уже тридцать лет, а до того мать моя, и бабка, и прабабка…
На третий раз поехал барон на королевскую охоту. Пышно, со свитой… только в ближайшем трактире свиту дальше отправил, а сам остался. Ведьма же опоила Лаванду зельем крепости невероятной – аж глаза слезились от одного запаха; баронесса же расчихалась, раскашлялась и чуть сознание не потеряла.
Наступила ночь. Притих огромный замок, погрузился в темноту. Слуги улеглись, бодрствует одна молодая баронесса – гложет ее тревога со страшной силой, не дает заснуть.
Не спит и семейная ведьма Людохавлия в северной башне, стоит в коридоре, прислушивается чутко.
А на южной стене карабкается барон по заранее припасенной веревке.
И вот все главные действующие лица вышли на позиции. Лаванда в спальне. Ведьма в коридоре – все ближе к лестнице придвигается. И барон за углом, от заветной комнаты недалеко, сидит, кулаки сжимая и разжимая.
Час проходит, другой… Все по-прежнему. И еще один минул, и второй, и третий – ничего не изменилось. Лаванда зевает. Барон храпит. Одна Людохавлия нетерпеливо с ноги на ногу переминается, противоречивыми чувствами раздираемая. Гложет ее беспокойство: не идет баронесса в потайную комнату, и все тут. Почему, в чем дело, где просчет? И страх просыпается: барон ошибки не простит, отправит на костер, как обещал.
