7
Я сидел в инвалидном кресле в кабинете доктора Портера, ожидая его возвращения. Как он сказал, я не первый мнемоскан, у которого возникли проблемы с ходьбой. Пусть так. Но я, вероятно, с бо?льшим, чем у большинства людей, на то основанием ненавидел инвалидные коляски — потому что именно на такой возили моего отца. Я пытался избежать этой участи, но всё равно к ней пришёл.
Но я не слишком из-за этого переживал. Возбуждение от моего нового тела и новых цветов, которые стали видеть мои глаза, переполняло меня настолько, что я едва осознавал тот факт, что оригинальный я в этот момент уже, должно быть, находится на пути к Луне. Я желал ему удачи. Но я не должен был о нём думать, и я честно старался этого не делать.
В некотором смысле, конечно, проще было того меня попросту отключить.
Интересный подбор слов: другой я был биологическим существом, в отличие от этого. Но «отключить» — именно в таком виде эта мысль пришла ко мне. В конце концов, вся эта канитель с фешенебельным домом престарелых на обратной стороне Луны была бы излишней, если бы от оригинала избавлялись бы сразу же, как только в нём пропадает нужда.
Но закон никогда бы такого не одобрил — даже канадский закон, не говоря уж о том, что к югу от границы. Да, я никогда не увижу своё другое «я», так что какая разница?
Наконец вернулся Портер.
— Я привёл кое-кого, кто может вам помочь, — сказал он. — У нас, разумеется, есть лаборанты, которые могли бы заниматься с вами ходьбой, но мне кажется, что она сможет вам помочь лучше. Полагаю, вы уже знакомы?
Со своего места в инвалидной коляске я видел вошедшую в кабинет женщину, но никак не мог узнать её лица. Она была не слишком красива, лет примерно тридцати, с коротко остриженными тёмными волосами, и…
И она была
— Здравствуйте, Джейк, — сказала она с приятным джорджийским выговором. Её голос был сильнее, чем раньше, и больше не дрожал. На ней было красивое летнее платье с цветочным узором; я же по-прежнему был одет в свой махровый халат.
— Карен? — сказал я. — Господи, только посмотрите на себя!
Она развернулась — похоже, она управлялась со своим новым телом без всякого труда.
— Вам нравится? — спросила она.
Я улыбнулся.
— Вы выглядите сногсшибательно.
Она рассмеялась; смех звучал немного искусственно, но это наверняка потому, что он генерировался голосовым чипом, а не из-за того, что был неискренним.
— О, я
— Тысяча девятьсот девяностый, — повторил я. — Это вам, получается…
— Тридцать, — не задумавшись, подсказала Карен. Но моя реплика удивила меня самого: я ведь прекрасно знал, что нельзя спрашивать женщину, сколько ей лет, и намеревался произвести свои подсчёты молча.
Она продолжала:
— Это показалось мне разумным компромиссом между юностью и зрелостью. Сомневаюсь, что смогла бы убедительно изобразить себя такой пустоголовой, какой была в двадцать.
— Вы выглядите великолепно, — снова сказал я.
— Спасибо, — ответила она. — Вы, кстати, тоже.
Сомневаюсь, что моя синтетическая плоть способна краснеть, но почувствовал себя я именно так.
— Просто несколько небольших улучшений тут и там.
Доктор Портер вмешался:
— Я спросил миз Бесарян, не позанимается ли она с вами немного. Видите ли, у неё в этих делах опыт даже больше, чем у наших лаборантов.
— В каких делах? — спросил я.
— В том, чтобы учиться ходить, будучи взрослым, — объяснила Карен.
Я непонимающе уставился на неё.
— После инсульта, — подсказала она, улыбнувшись.
— А, точно, — сказал я. Её улыбка больше не была асимметричной; последствия инсульта были аккуратно скопированы в наногеле нового мозга, но