себя забыть все, что между ними произошло? Она очень надеется на это.
Анна-Карин догоняет маму и Сирпу. Снова ставит пакеты и дает отдых рукам.
— Хелена, тут с тобой один человек хочет поговорить! — кричит Сирпа.
Женщина с ярко-рыжими волосами оборачивается. На ней длинное, в пол, платье из тонкого желтого материала.
Яркий цвет ткани подсвечивает ее лицо.
— Мия! — Лицо женщины озаряется улыбкой, как будто появление мамы — для нее настоящий подарок. — Как я рада тебя видеть!
Мама бурчит что-то в ответ. Хелена оборачивается к Анне-Карин и осматривает ее с ног до головы. Ее внимание напрягает Анну-Карин и одновременно льстит ей.
— Выпрямись, девочка, — говорит Хелена. — Улыбнись миру, и мир улыбнется тебе.
Она подмигивает Анне-Карин, как будто их объединяет общая тайна, и снова поворачивается к маме.
— Я слышала, у вас зимой был пожар, — говорит она.
Мама молча кивает.
— Постарайся увидеть в случившемся что-то хорошее. Возможности есть всегда, надо только научиться их видеть. Когда дверь закрывается, открывается окно.
— Говорить легко, — фыркает мама. — После пожара моего отца парализовало, мне пришлось бросить хутор, на котором я выросла. И теперь я одна бьюсь, чтобы прокормить Анну-Карин.
Слова мамы больно ранят Анну-Карин, ярость клокочет в ней, угрожая вырваться наружу.
«Я могла бы заставить тебя рассказать правду, — думает она, глядя на маму. — Ты вовсе не думаешь о том, как меня прокормить. Ты обо мне вообще не думаешь. И на дедушку тебе наплевать, ты его даже не навещаешь. Мы переехали в город из-за тебя. Потому что
Желание заставить маму рассказать, как все было на самом деле, так сильно, что Анна-Карин едва сдерживается. Единственное, что ее останавливает, — страх перед Советом.
— Я понимаю, как вам пришлось трудно, — доброжелательно кивает Хелена. — Но ты можешь расценивать это как шанс начать новую жизнь. Сделать карьеру.
Анна-Карин с благодарностью косится на Хелену. Она говорит именно то, что нужно услышать маме.
— Из-за своей больной спины я никак не могу устроиться на работу! — Голос мамы звучит агрессивно. Но Хелена не дает сбить себя с толку.
— Именно эти проблемы мы помогаем решать в «Позитивном Энгельсфорсе», — говорит она, наклоняясь к маме и втягивая в себя носом воздух. — И с курением тоже можно разобраться.
Она снова подмигивает.
Это оказалось для мамы последней каплей.
— Нам пора идти, — говорит она и тянет за собой Анну-Карин.
— Приходите, когда захотите! — кричит им вслед Хелена. — Наши двери и сердца всегда открыты для вас.
Мама пробирается через толпу, прокладывая себе локтями дорогу, выходит на улицу и быстрыми шагами двигается прочь от офиса.
— Никто не имеет права диктовать мне, как нужно жить, — ворчит она, изо всех сил толкая дверь подъезда. — Ей легко говорить…
—
Ярость все-таки прорывается наружу. Мама смотрит на нее удивленно.
— Не думай, что ты самая несчастная на всем белом свете, — продолжает Анна-Карин.
— Ты не знаешь, как мне живется.
— Я-то как раз знаю, как тебе живется, — говорит Анна-Карин. — Потому что мне живется точно так же. И ты об этом прекрасно знаешь. Но тебе на это наплевать, потому что ты жалеешь только себя!
— Ах так! Значит, я еще и плохая мать! Спасибо тебе! Спасибо, что добила меня, лежащую.
Анна-Карин хорошо знала эту тактику. Стоило сказать, что мама в чем-то не права, как мать переходила в нападение и добивалась того, что Анну- Карин начинала мучить совесть. Простая хитрость, но она всегда действовала. Раньше, но не в этот раз.
— Обратись за помощью! — рявкнула Анна-Карин и так резко поставила сумки на пол, что банки и бутылки выкатились на пол. Она вышла из дверей и оглянулась только тогда, когда отошла от дома довольно далеко. Мамы не было видно ни у подъезда, ни в окнах квартиры.
Возле «Позитивного Энгельсфорса» стояла Хелена. Вокруг нее толпились люди, но она смотрела прямо на Анну-Карин и тепло ей улыбалась.
Анна-Карин уже хотела ответить на ее улыбку, но тут появился муж Хелены, Кристер Мальмгрен — «чиновная шишка», как его называла мама Анны-Карин. Кристер обнял жену за плечи, что-то ей сказал, они развернулись и ушли в офис.
