— Я не уходила далеко.
— Достаточно сделать один шаг в сторону, и ты уже оказываешься во власти леса. Там идет своя жизнь. Никогда не сходи с тропинки, Анна- Карин.
Она с беспокойством посмотрела на дедушку. Он всегда учил ее относиться к природе с уважением, но не бояться ее.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
Но дедушка не ответил. Он смотрел в сторону коридора — там, радостно улыбаясь и размахивая руками, шел Оке, старинный дедушкин друг.
— Оке идет, — сказала Анна-Карин.
Дедушка откашлялся:
— Да, Оке. Очень рад.
Анна-Карин улыбнулась Оке.
— Ты стала так похожа на маму, — сказал Оке.
Улыбка Анны-Карин стала натянутой. В ее кармане звякнул мобильный.
Эсэмэска от Мину.
4
Ида вышла на заднее крыльцо дома. Идти по дощатому полу было приятно. Она перегнулась через перила и втянула в себя сладковатый душный воздух.
Сад Хольмстрёмов выглядел подозрительно зеленым и цветущим. Отец Иды по ночам включал поливалку, несмотря на строжайшее требование местных властей экономить воду. Мать, хоть и бурчала, что соседи обязательно заметят и донесут, предпочитала не вмешиваться. В конце концов, почему ее дорогие, купленные по спецзаказу розы должны гибнуть из-за того, что муниципалитет не выполняет свои обязанности и не обеспечивает жителей нужным количеством воды?
Сейчас мать на коленях стоит возле одной из своих цветущих клумб. Рядом с ней корзина с садовым инвентарем. Мать, как всегда, фанатично борется с сорняками.
— Ма-ма! — вопит Лотта, прыгая на гигантском батуте. — Ма-ма! Я хо-чу е-есть!
— Возьми на кухне йогурт и хлопья! — отзывается мать, с трудом вырывая из земли очередной сорняк.
— Не-е хо-чу хло-пья! Хо-чу бли-и-ны! — кричит шестилетний Расмус, шлепаясь на батут рядом с восьмилетней сестрой.
Со вздохом мать снимает рабочие перчатки и бросает их в корзину с инвентарем.
— Значит, хлопья не хотите? Ну что ж, будут вам «бли-и-ны», — говорит мама, и дети издают торжествующий вопль.
— У-ра! У-ра! — скандируют они, продолжая прыгать как заведенные, и их длинные светлые волосы прыгают вверх-вниз в такт движениям.
— Обжоры вы мои ненаглядные! — смеется мама и поднимается с колен.
Ида старается подавить раздражение. Она понимает, что это глупо, но не может ничего с собой поделать. Когда она была маленькой, мама не бегала по ее первому требованию на кухню жарить блинчики.
И кстати, Ида в этом возрасте уже не шепелявила.
— Почему не идешь на озеро? — спрашивает мама, когда Ида проходит мимо нее.
— Тебя жду.
— Ты же видишь, у меня сегодня очень много дел.
Мать снимает сандалии, поднимается на крыльцо и легкими шагами проходит по белым крашеным доскам пола. Ида идет следом за ней в кухню:
— Ты сказала, мы поедем на озеро на машине и ты дашь мне поводить.
— Да, мы говорили об этом, но я ничего не обещала.
Мать достает белую банку из выкрашенного в белый цвет кухонного шкафа. Ставит банку на столешницу из белого мрамора, над которой висят два панно с надписями на белом фоне: «HOPE» и «LOVE»[4]. Мама — хозяйка дизайнерского бутика в Бурленге, и их дом напоминает иллюстрации из маминого рекламного каталога.
— Нет, ты обещала, — возражает Ида и слышит, что ее голос звучит так же капризно, как у Лотты и Расмуса.
— Съездим в другой раз, — говорит мама и достает из холодильника яйца и молоко.
— Мы совсем не упражняемся! Юлия и Фелисия получат права раньше меня!
