Когда ко мне вернулась способность думать, первая мысль оказалась неожиданной и удивительной. То, что открылось моим глазам, все больше и больше походило на планету Земля. Здесь не было ни серовато-белой, изрытой кратерами лунной пустыни, ни красной, покрытой скалами и иссеченной пропастями марсианской однотонности. Здесь были равнины и океаны, реки и горные цепи — и ни одной преобладающей краски. Какой-то невообразимый калейдоскоп оттенков и постепенных переходов светотеней…
Внезапно мне захотелось поговорить об этом. С кем-нибудь, с любым человеком. Я оторвался от созерцания того, что было на экране, и сразу же почувствовал всеобщее напряжение. Никто не двигался, казалось, даже ничего не делал, но здесь царила атмосфера напряженности. Она была почти осязаемой.
Вдруг Адамс заговорил, и я чуть не вздрогнул от неожиданности. Он спросил:
— Все еще ничего нет, Лон?
Квинн, не оглядываясь, покачал головой. Я увидел, что у него на голове были надеты наушники странной формы. Он ответил:
— Ничего, командор. Я думал, что что-то появилось несколько секунд назад, но это были только атмосферные помехи.
Я заметил его хмурый взгляд за толстыми стеклами очков.
— Странные атмосферные помехи, — продолжал он, — но, видимо, это все-таки атмосферные помехи.
Фарман посмотрел на Адамса.
— Полетим к другому полушарию, командор?
— К чему такая поспешность? — резко ответил Адамс. Он снова взглянул на Квинна.
— Продолжайте настойчиво вызывать, Лон, — приказал он и повернулся к своим штурманским регуляторам настройки радиоприема.
Мне стало стыдно. Я, видите ли, находился в состоянии экстаза, переполненный своими чувствами, тогда как другие все это время думали о людях, ради которых мы прибыли сюда и которых обязаны были найти.
Теперь уже ни о чем другом я не мог думать и лишь рассеянно поглядывал на экран, чтобы видеть, что делает Адамс с кораблем. Он снижал его медленно, очень медленно, огромными кругами.
Прошло полчаса, может быть, час, но наши поиски все еще были безуспешными. Складка между бровями Квинна становилась все глубже, линия рта Адамса очерчивалась все жестче. Даже Фарман казался обеспокоенным. В один из моментов я подумал, что мы что-то уловили. Над пилотским креслом включили большой громкоговоритель, и из него вдруг раздались какие-то звуки. Необычные, странные звуки. Они были похожи…
Собственно говоря, они ни на что, по-моему, не были похожи. Но Квинн утверждал, что это атмосферные помехи, а ведь он был специалистом. Наверное, был прав…
Время тянулось невыносимо медленно. Мы спускались все ниже и ниже по очень пологой спирали. По приказанию Адамса Фарман надел особо усиливающие очки и вплотную приблизился к экрану, внимательно разглядывая его.
— Никакого признака массового поселения, командор… Ни города, ни моста, ни плотины, ни дамбы. — На секунду к нему вернулась его мальчишеская ухмылка. — В самом деле, ни единого предмета.
Усмешка исчезла.
— Быть может, я не замечаю отдельных построек, но тогда они должны быть уж слишком маленькими.
Адамс проворчал:
— Продолжайте, продолжайте наблюдение.
Думаю, что он собирался добавить еще что-то, но не успел, потому что Квинн внезапно прервал его:
— Командор! Нас тщательно изучают локатором! Последовательность «К»!
Из громкоговорителя послышалось хриплое кудахтанье. Все тело Квинна напряглось в тот момент, когда он, поспешно протянув руку к одной из многочисленных, шкал настройки, быстро и осторожно регулировал что-то.
Кудахтанье прекратилось, и металлический голос из громкоговорителя произнес:
— Тщательно изучают…
Это было похоже на невероятное эхо Квинна, и оно сорвало меня с места. Я впился взглядом в рупор громкоговорителя. Адамс и Фарман тоже настороженно смотрели в него. Кажется, Квинн что-то сказал, но никто из нас не расслышал его, так как снова раздался голос. Это был низкий, размеренный голос. Он отчетливо произносил:
— Космический корабль, дайте свои опознавательные знаки. Вас тщательно изучают…
Адамс бросился к своему микрофону.
— Это межзвездный крейсер «С-57-Д», командор Джон Адамс. Кто вы?
Последовала пауза. Довольно длительная. Потом голос снова заговорил, и мне послышалось еле уловимое изменение в его тембре. Казалось, слова произносились неохотно.
— Это… говорит… Морбиус.
