— Ваш посол умрет со дня на день.
— Да, возможно… но… Нет, боюсь, это совершенно невозможно. Даже без бесценного присутствия принца мы являемся посольством, сударь. Не торговым караваном, к которому могут присоединяться путешественники.
Глаза странника превратились в два темных угля.
— Это ваше последнее слово?
— Да.
Кощей обратился к Гулагскому:
— Вы не воспользуетесь своим влиянием на ваших гостей, дабы изменить их решение?
Гулагский развел руками.
— Вы же видите, они стоят на своем. Что я могу поделать?
— Очень хорошо, — буркнул странник. — В таком случае у меня не остается выбора, кроме как информировать вас, что вчера ночью ваш сын провел час на дереве, сначала наблюдая, а потом ухаживая за одной из женщин, находящихся под вашей защитой.
— Что?! — завопил Гулагский и гневно повернулся к сыну.
— Далее, позже в тот же вечер, он пролез в кухонный лифт, дабы проникнуть в спальни девушек. Если бы его не поймал и не извлек один из зверолюдей, кто знает, что еще он мог натворить?
Гулагского перекосило от ярости. Аркадий побледнел.
— Отец! Выслушай меня! Твои новые товарищи… они… ужасные люди…
— Молчать!
— Ты не представляешь, что они собираются сделать, — в отчаянии продолжал юноша. — Я подслушал их…
— Я сказал — молчать!
Комната внезапно наполнилась спорами и увещеваниями. Только пилигрим стоял молча, сложив руки на груди и со странно благосклонным выражением на лице. Но голос Гулагского перекрыл шум.
— Если ты откроешь рот — клянусь, я убью тебя собственными руками.
Воцарилась гробовая тишина, затем Гулагский набрал в грудь воздуха и отчеканил:
— Ты совершил неописуемое преступление против гостеприимства.
У Аркадия отвисла челюсть, но Даргер, всегда соображавший быстро, накрыл рот юноши ладонью.
— А, ты хочешь поведать мне свою версию, да? Как будто я не знаю, — сердито напирал Гулагский. — Что ж, я расскажу ее за тебя: неопытный мальчишка западает на женщину, благосклонность которой он вряд ли когда-либо заслужит. Она — юна, глупа и вдобавок девственна. Вся природа на его стороне. Но кто на ее стороне? Не он! Она обещана другому, более знатному и богатому, чем этот безмозглый юнец. Если мальчишка хоть раз прикоснется к ней, как мне достоверно сообщили, она сгорит. Поэтому, если он желает юной барышне лучшего, то будет помалкивать и оставит ее в полном неведении. Но он поступает не так. Поэтому при всей его страсти в действительности он заботится не о ней. Только о своих собственных чувствах и фантазиях. А к кому он питает чувства? К себе, разумеется.
Юноша попытался высвободиться из хватки Даргера.
— Что ж, этому не бывать. Именем Господа, я клянусь…
— Сударь, не торопитесь! — крикнул Довесок.
— Если кто-нибудь хотя бы прикоснется к Жемчужинам, пока они под моей крышей, — даже если лишь кончиком пальца, клянусь, я сразу же…
— Хватит! — перебил его Довесок. —
Неожиданно прямо перед Гулагским возник Кощей. Хозяин попытался его отодвинуть, но, не обратив на это внимания, странник железной хваткой взял его за локти и без видимого усилия оторвал от пола. Игнорируя изумление Гулагского, он вымолвил:
— Ты собирался поклясться, что убьешь собственного сына, если он станет перечить твоей воле. Ту же клятву приносил Авраам — но ты не так свят. Господь не настолько к тебе благоволит.
И с этими словами Кощей поставил мужчину обратно на пол.
— Возьми себя в руки и не прибавляй богохульство и сыноубийство к мириадам грехов, уже, несомненно, отягчающих твою душу.
Гулагский сделал десять неровных вдохов-выдохов. Затем, слегка запинаясь, пробормотал:
— Ты прав. К стыду своему, я собирался пообещать нечто безрассудное. Однако должно быть сказано следующее: если кто-либо в деревне хотя бы коснется Жемчужин, он будет изгнан…
— Минимум на год, — вставил Довесок прежде, чем Гулагский успел добавить «навеки».
Гулагский скривился, как будто проглотил жабу, но ухитрился выдавить:
