Сны богов и монстров (ЛП)

Собственное тело, принесенное в жертву, совершенно точно трактовалось как героизм, но жизнь – не сказка. Более того, что-то порой идет не так, просто чтобы показать, насколько далека она от сказки.

Вот как сейчас.

Где-то что-то произошло. Каким образом событие отражается в ткани иного мира? А разве оно отражается? То, что случилось в Эреце, случилось в Эреце; то же справедливо для Земли. Никто не проводит ревизию, не следит, насколько совпадают даты и события. И все же это… почти наводило на мысль о синхронизации миров.

В тот же самый миг, когда бывшее тело Зири дебютировало в теленовостях, – ровно в тот же самый миг! – в Эреце клинок императорского солдата пронзил его сердце.

Если бы существовали еще миры, кроме этих двух, возможно, такая же связь существовала бы и с ними; возможно, эхо истории молодого кирина отозвалось бы в каждом из них, в отражении отражения отражения отражения. А может, все было просто совпадением. Жестоким. Страшным. Когда фотография трупа Зири впечаталась в обобщенное человеческое сознание – смотрите, демон! – он умер снова.

В этот раз боль была гораздо сильнее, и никого рядом, чтобы поддержать его; на небе не светили звезды, за которые можно зацепиться взглядом, когда жизнь уходит по капле. Зири был одинок – а потом очень быстро стал мертв, и никто не суетился с кадильницей. Он обещал Кэроу, что назначит наблюдателя, но не назначил. Просто не успел.

А теперь уже и не назначит.

Там, у ямы, Кэроу ощутила прикосновение неприкаянной души Зири и оценила ее редкостную чистоту; души чистой, как небесные вольные ветры Адельфийских гор. А сейчас душа выскользнула из ненавистного тела Белого Волка и, освобожденная, легкая, вознеслась сквозь безумие битвы, лязг оружия – вверх. В этом, новом состоянии не было звуков – только свет.

Душа Зири оказалась дома.

– Леди и джентльмены – сказал телеведущий, расположившись за своим столом в нью-йоркской студии. Его голос звучал серьезно и торжественно, без намека на нездоровое оживление. – Леди и джентльмены. Это тело только вчера извлекли из братской могилы на краю пустыни Сахара. Вы сейчас видите лишь один из обнаруженных трупов; в могиле нет двух одинаковых и нет никого живого. Неизвестно, что послужило причиной смерти; предварительные оценки позволяют предположить, что смерть наступила около трех дней назад.

Еще трупы, и из всех фотографий, выполненных на месте находки – выполненных Элизой, – этот комплект, казалось, специально отобрали, чтобы вызвать максимальный ужас: самые отвратительные кадры перерезанных глоток, чудовищные челюсти крупным планом, разложение, искаженные изуродованные лица, пустые глазницы, вывалившиеся языки…

Фактически Морган Тот отобрал для отправки в редакцию – разумеется, напрямую из ее электронной почты – только самые мрачные снимки. На многих фотографиях в мертвых телах сохранилось даже некоторое достоинство, темная романтика. Такие снимки его не интересовали.

Прислонившись к дверному косяку в цокольном помещении музея, он наблюдал сейчас за реакцией коллег с высокомерной ухмылкой и торжеством. Морган Тот был чрезвычайно собой доволен. И конечно, самое вкусное он приберег на десерт. Не надеясь, что идиоты в редакции канала сумеют сложить два и два и вычислить источник информации, он прикрепил к фотографиям сопроводительное письмо. Вот это и было самым пикантным. Придать общественной огласке тайную муку Элизы.

«Уважаемые господа», – написал он от ее имени.

Ох, Элиза-Элиза. Он чувствовал к ней даже некоторую нежность. Жалость. В самом деле, сейчас, когда он знал, кто она такая, многое приобрело смысл. Конечно, единственным видом жалости, которую мог испытывать Морган Тот, была жалость кошки к зажатой в лапах мыши. Утютю, малютка, у тебя ни единого шанса. Иногда кошке становилось скучно, и она позволяла своей жертве вырваться – но только со скуки, никогда из милосердия. А Морган вовсе и не скучал.

«Уважаемые господа. Возможно, вы меня помните. Семь лет назад я исчезла, и хотя на первый взгляд моя история может показаться странной, я заверяю вас, что все случившееся является частью грандиозного плана. Божьего плана».

Всего пару дней назад она сказала ему с отвратительным снисхождением: «В мире не так много вещей, за которые люди с радостью умрут или убьют, но это одна из них».

Ну, Элиза, думал он сейчас. Вот тебе твоя драгоценность. Наслаждайся.

«И по воле и желанию Его, – писал он в редакцию, – я бы с радостью принесла в жертву свою и чужую жизнь; и с такой же радостью отказываюсь повиноваться попыткам нашего правительства и правительства других стран скрыть от людей правду об этом нечестивом и постыдном деянии».

Именно так: нечестивом и постыдном. Морган боялся, что в письме Элиза будет выглядеть слишком умной, но тут уж ничего не поделаешь…

Ведь если я за что-то берусь, это не может выглядеть глупым.