личное досье каждого. Но Моррис гениально умел делать вид, что все это не имеет никакого значения.
Даже Рэй Моузли раскрылся в компании Морриса. Я видел в Рэе очень умного, но социально ущербного типа, чей сексуальный радар безнадежно и некстати заело на Сью. И в этом была доля истины. Но в расслабленной обстановке Рэй вдруг признался, что он – страстный фанат Американской бейсбольной лиги, так у нас нашлось хоть что-то общее. Рэй любил новую команду из своего родного Тусона и сумел вывести из себя парня за соседним столиком парой реплик про балтиморских «Ориолс». И в споре от своих слов он не отступил. Рэй не был трусом. Он был очень одинок, но это было, по большей части, интеллектуальное одиночество. Он часто замолкал на полуслове, когда замечал, что забрел в такие дебри, куда мы следовать за ним не в состоянии. Он не смотрел на нас сверху вниз – разве что изредка, только заметно грустил, что не может поделиться своими мыслями.
Думаю, Сью в нем нравилось именно это одиночество. Не важно, что ее физическое влечение находило выход лишь в кратковременных отношениях, бережно отделенных от работы. Думаю, когда Рэй говорил с ней о физике, он в каком-то смысле
Сью мы видели очень редко.
– В университете было то же самое, – рассказывал я Моррису и Рэю. – В смысле, так было с ее студентами. Она сводила нас вместе, но лучшие разговоры велись после занятий, без нее.
– Это было что-то вроде генеральной репетиции, – задумчиво протянул Моррис.
– Репетиции чего? Этого? Появления Хронолитов?
– Ну, об этом она, конечно, ничего не могла знать. Но разве у вас не бывало такого чувства, что вся ваша жизнь – одна большая репетиция какого-то важного события?
– Наверное. Иногда.
– Она словно оглядывается назад и понимает, что тогда, в Корнелле, подобрала не тех актеров, – продолжал Моррис. – И сценарий все еще нужно дорабатывать. Но ты, Скотт, оказался на высоте, – он улыбнулся. – Ты сделал окончательный монтаж.
– Так что за важное событие? – спросил я. – То, которого мы ждем в Иерусалиме? – То, которого мы ждем в Иерусалиме… или то, что наступит потом.
У нас со Сью не было возможности поговорить наедине, пока мы не оказались над Атлантикой. Она поманила меня в пустой салон экономкласса и произнесла:
– Прости, что ничего не рассказывала тебе, Скотти. И мне очень жаль, что так вышло с твоим отцом. Я думала, мы предлагаем тебе работу, а не…
– Домашний арест, – подсказал я.
– Точно, домашний арест. Да, в каком-то смысле так оно и есть. Но это касается не только тебя. Я в таком же положении. Они хотят, чтобы мы держались все вместе и находились под наблюдением.
Сью подхватила простуду и теперь билась с ней со своей привычной решимостью. Она сидела, сложив руки на коленях, и теребила платок, освещенный лучом света. Явное раскаяние сочеталось у нее с полнейшей невозмутимостью, как у Махатмы Ганди. Впереди стюард «Эль Аль» раздавал яичницу и тосты в пластиковых лотках. Я поинтересовался:
– Почему
– Не стоит недооценивать свой талант, – ответила она. – Но я понимаю, о чем ты спрашиваешь. Слежка ФБР, агенты в доме твоего отца. Скотти, несколько лет назад я совершила ошибку – пыталась опубликовать статью про феномен, который назвала «тау-турбулентность». Кое-кто из влиятельных людей прочитал ее.
Ответ, который сводился к абстрактной теории, не сулил вообще никакого ответа. Я хмуро ждал, пока она громко сморкалась.
– Я прошу прощения, – Сью вернулась к разговору. – Речь в моей работе шла о причинно-следственной связи в явлениях, скажем так, касающихся темпоральной симметрии и Хронолитов. Это сплошная математика, в основом связанная с некоторыми спорными моментами квантового поведения. Также я рассматривала вопрос, каким образом Хронолиты могут перенастраивать наше привычное понимание причин и следствий в макроскопических процессах. Суть в том, что в локализованном тау-событии – созданном, гипотетически, Хронолитом – следствие естественным образом предшествует причине. Кроме того, оно создает своего рода фрактальное пространство, в котором наиболее значимые связи между событиями не детерминированы, а соотносительны.
– Я не понимаю, что все это значит.
– Подумай о Хронолите, как о локальном событии в пространстве и времени. Есть интерфейс – граница между привычным течением времени и обратной тау-аномалией. Это не просто будущее, которое обращается к настоящему. Есть пульсации, водовороты, течения. Будущее преобразует прошлое, которое, в свою очередь, преобразует будущее. Ты следишь за мыслью?
– Более или менее.
– Итак, ты получаешь некую турбулентность, которая характеризуется не столько причинно-следственными связями или даже парадоксами, сколько некоей накипью соотношений и совпадений. Ты не сможешь найти причину событий в Бангкоке, потому что они еще не существуют, но можешь поискать