Хронолиты

разгадку в турбулентности, в неожиданных взаимосвязях.

– Каких например?

– Когда я писала статью, то не предлагала примеры. Но нашлись те, кто воспринял мою работу достаточно серьезно, чтобы отработать все последствия. ФБР вернулось и проверило всех людей, которые были опрошены в Чумпхоне; это была минимальная, но самая представительная статистическая выборка, имевшаяся под рукой. Затем они собрали базу данных с именами и биографиями всех, кто когда-либо публично высказывался о Хронолитах, как минимум в самом начале; всех, кого подключали к исследованиям в Чумпхоне, в том числе ребят, которые работали на тягачах и устанавливали туалеты; всех, кого допросили после приземления. Затем начали искать между ними связи.

– И нашли, полагаю?

– Нашли кое-что странное. Самое странное, что в этом списке были ты и я.

– Потому что мы знакомы с Корнелла?

– Отчасти. Но сложи все вместе, Скотти. Вот женщина, которая рассуждает о тау-аномалиях и странных материях задолго до Чумпхона. Которая затем становится весьма авторитетным экспертом по Хронолитам. И вот ее бывший студент, старый друг, который совершенно случайно оказался на пляже в Чумпхоне и был арестован примерно в миле от первого Хронолита спустя несколько часов после его появления.

– Сью, – ответил я, – это ничего не значит. Вы же это понимаете.

– Ты прав, это ничего не значит, если искать причину, но суть не в этом. Суть в том, что это ставит нас особняком. Пытаться выяснить происхождение Хронолита – все равно что распускать свитер до того, как он был связан. Это невозможно. В лучшем случае, найдутся нити нужной длины или похожего цвета, из чего можно предположить, как они могли бы соединяться вместе.

– Так вот зачем ФБР разузнавало все о моем отце?

– Они интересуются абсолютно всем. Потому что мы не знаем, что может иметь значение.

– Параноидальная логика.

– Ну да, именно с этим нам и приходится иметь дело – параноидальная логика. Поэтому мы оба под наблюдением. Нас не подозревают ни в чем криминальном, в общепринятом смысле. Но они беспокоятся о том, кем мы могли бы стать.

– Вдруг мы плохие ребята, вы это имеете в виду?

Она смотрела сквозь иллюминатор в просвет между кучевыми облаками на океан, раскинувшийся внизу, словно отполированное голубое зеркало.

– Запомни, Скотти: кем бы ни был Куан, не он создал эту технологию. Завоеватели и короли, как правило, не интересуются физикой. Они используют то, что могут взять. Куан может оказаться кем угодно и где угодно, но, вероятнее всего, эту технологию он украдет, и кто даст гарантию, что не у нас? А может быть, мы и есть те хорошие ребята, которые решат головоломку. Такое тоже возможно – это другой тип взаимосвязей. Мы не арестованы, иначе сидели бы сейчас в тюрьме. Они наблюдают за нами, но в то же время и защищают.

Я выглянул в проход проверить, не подслушивает ли кто, но Моррис пошел поболтать со стюардессой, а Рэй увлекся книгой.

– Отчасти соглашусь, – произнес я. – Мне довольно хорошо платят, когда многим не платят вовсе, и я увижу то, чего никогда не предполагал увидеть; про то, что я утолю свою одержимость Хронолитами, я добавлять не стал. – Но только отчасти. Не могу обещать…

Хотел сказать, что долго я этого не потерплю. Не смогу стать шестеркой, вроде Рэя Моузли. Точно не сейчас, когда мир покатится к чертям, и мне нужно позаботиться о дочери.

Сью прервала меня с задумчивой улыбкой:

– Не волнуйся, Скотти. Никто больше ничего не обещает. Потому что никто ни в чем не уверен. Уверенность – та роскошь, без которой мы должны научиться жить.

Я этому давным-давно научился. Одно из правил жизни с матерью-шизофреничкой состоит в том, что к странностям можно притерпеться. Это можно научиться переносить. По крайней мере – как я уже сказал Сью – до какого-то предела.

За этой чертой безумие захлестывает все. Охватывает тебя изнутри и устраивается там, как дома, и вот ты уже никому не можешь доверять. Даже самому себе.

Пройти через первый контрольно-пропускной пункт на шоссе оказалось труднее всего. Именно здесь ЦАХАЛ разворачивал обратно мнимых паломников, которые так извращенно понимали эвакуацию. «Иерусалимский синдром» был назван психическим заболеванием несколько десятилетий назад. Иногда некоторых туристов настолько потрясает культурная значимость и мифологическая насыщенность города, что буквально растворяются в нем: рядятся в простыни и сандалии, проповедуют на Елеоне, пытаются приносить в жертву животных на Храмовой горе. На этом феномене в конце прошлого века хорошо зарабатывала психиатрическая лечебница Кфар Шауль.

Глобальная неуверенность, которую посеяли Хронолиты, уже всколыхнула новую волну паломников, а массовый исход довел ее до апогея. Иерусалим эвакуировал жителей ради их безопасности, но когда это имело значение для фанатиков? Мы протискивались сквозь ряды машин, среди которых были автомобили, брошенные на КПП своими хозяевами, отказавшимися разворачиваться. Без помех проезжали лишь полицейские, медики и эвакуаторы.

Мы проехали КПП уже в сумерках и прибыли в огромный отель на горе Скопус, когда совсем стемнело.