обязательно поставлю их в известность о том, что ты задумал.
– Ты упомянул о клубе медноголовых.
– Нет, это ты упомянул, но сделай одолжение, не употребляй это непотребное выражение. Это совсем другое. Бога ради, это
– И как же тогда вас называть?
– Мы… – у него хватило совести выглядеть смущенным. – Мы – Комитет почетного мира городов-побратимов. Ты должен понять, здесь многое поставлено на карту. У детей своя точка зрения, Скотт… Наращивание вооружений уродует экономику, и нет абсолютно никаких доказательств, что ружья и бомбы помогут в борьбе против Куана, даже если предположить, что он представляет реальную угрозу для Соединенных Штатов, а это далеко не доказано. Мы выступаем против всеобщего убеждения, что…
– Мне не нужны манифесты, Уит. Кто входит в этот Комитет?
– Важные люди.
– И сколько их?
Он снова покраснел:
– Около тридцати.
– И ты втянул Кейт в детское подразделение?
– Вовсе нет. Молодежь смотрит на это гораздо серьезнее, чем мы. Наше поколение, я имею в виду. Они не настолько циничны. И Кейтлин – прекрасный пример. Она возвращалась домой после собраний и рассказывала о том, сколько всего мог бы сделать такой лидер как Куан, если бы мы не боролись с ним на каждом шагу. Как будто можно бороться с человеком, который контролирует само время! Вместо того чтобы придумать, как сделать будущее
– Ты когда-нибудь обсуждал это с ней?
– Я ничего ей не внушал, если ты на это намекаешь. Я уважаю идеи Кейтлин.
– Но она связалась с какими-то радикалами, не так ли?
Уит поерзал.
– Не такие уж они и радикалы. Кое с кем из этих детей я знаком. Они, возможно, слегка переходят границы, но это энтузиазм, а не фанатизм.
– И с субботы ни одного из них не видели.
– По моим ощущениям, с ними все в порядке. Такие вещи иногда случаются. Дети сбрасывают GPS-метки, берут автомобиль и отправляются куда- нибудь на несколько дней. Это нехорошо, но в этом нет ничего особенного. Мне жаль, что Кейтлин попала под влияние каких-то засранцев, но юность – это сложная штука.
– Они когда-нибудь говорили о хадже?
– Прости?
– Хадж. Дженис так сказала.
– Она не должна была. Мы против этого слова. Хадж – это паломничество в Мекку. Но дети вкладывают в него другой смысл. Они имеют в виду поехать и увидеть камень Куана или место, где ожидается прибытие.
– Думаешь, у них это было на уме?
– Не знаю, что у них было на уме, но я сомневаюсь, что хадж. Нельзя доехать на «Даймлере» до Мадраса или Токио.
– Поэтому ты не волнуешься.
Он отстранился и посмотрел так, будто хотел в меня плюнуть.
– Как ты можешь такое говорить? Разумеется, я волнуюсь. Мир – опасное место. На мой взгляд, куда опаснее, чем когда бы то ни было раньше. Мне страшно, что с Кейтлин может что-то случиться. Вот почему я не хочу мешать полиции делать свою работу. И тебе советую то же самое.
– Спасибо, Уит, – сказал я.
– Не порть Дженис жизнь, ей и так несладко.
– Даже не знаю, как бы я мог это сделать.
– Поговори с полицией. Я об этом. Или я пообщаюсь с ними от твоего имени.
К нему вернулось прежнее самообладание. Я поднялся: даже ради Кейт я не хотел больше слушать никаких нотаций. Не от него – однозначно. Он восседал на своем стуле, как обиженный князек, и молча провожал меня взглядом.
Из машины я снова позвонил Дженис – хотел опередить Уитмена и поговорить с ней еще раз.
Тяжелые времена изменили город. Я проезжал мимо зарешеченных или заколоченных окон, лавочек уцененных товаров, выросших на месте респектабельных магазинов, мимо церквей непонятных конфессий. Мусорщики бастовали, и тротуар превратился в помойку.
