– Я звонила в Красный Крест. Они по-прежнему работают в Портильо, записывают имена, подсчитывают погибших. Если Адам выжил, то он не зарегистрировался ни в одном агентстве по оказанию помощи. С другой стороны, если он умер… – проговорила она с заученной, явно фальшивой беспечностью. – Ну, они же не опознали его тело, а у них это дело налажено. Я дала его ДНК-профиль из медицинской карты. Ни одного совпадения. Так что я не знаю, жив он или мертв. Но я поняла кое-что еще.
Ее глаза сверкнули.
– Нам не обязательно говорить об этом, – сказал я.
– Нет, Скотт, все в порядке. Я поняла, что потеряла его – живого или мертвого. Увидимся ли мы снова или нет – это только ему решать. Если он жив, конечно. Вот что он пытался сказать мне в Портильо. Не о том, что ненавидит меня. А о том, что больше мне не принадлежит во всех смыслах этого слова. Он – свой собственный. И, думаю, всегда таким был.
Она замолчала, допила остатки своего кофе и отослала официантку, которая предложила ей еще чашку.
– Он подарил мне кое-что.
– Адам? – переспросил я.
– Да. В Портильо. Сказал, чтобы осталось на память о нем. Вот, смотри.
Подарок сына она завернула в носовой платок и спрятала в своей сумочке. Теперь она развернула его и подтолкнула через стол ко мне.
Это было ожерелье, дешевая цепочка с кулоном, похожим на кусок изъеденного черного пластика с дыркой для колечка. Он был каким-то вызывающе уродливым.
– Сказал, что раздобыл его у торговца в Портильо. Своего рода священный предмет. Этот камень – не просто камень, а…
– Реликвия прибытия.
– Да, так Адам его назвал.
Появляясь, Хронолиты создают странные обломки. Резкий перепад температур и давления вблизи места приземления приводит к тому, что обычные материалы замерзают, трескаются, искривляются и всячески деформируются. Охотники за сувенирами продают легковерным такие штуки, но те редко бывают подлинными.
– Это из Иерусалима, – добавила Эшли. – Якобы.
Будь это правдой, безобразный комок раньше мог оказаться чем-то полезным: дверной ручкой, пресс-папье, расческой.
– Надеюсь, что нет, – сказал я.
Эшли выглядела удрученной.
– Я думала, тебе будет интересно. Ты же был в Иерусалиме, когда все произошло. Вроде как совпадение.
– Мне не нравятся такие совпадения.
И я рассказал, как Сью трактует тау-турбулентность. Объяснил, что слишком часто попадал в эту турбулентность и мне не очень нравится то, как она повлияла на мою жизнь (если можно говорить «повлияла» о явлениях, не связанных причинностью).
Эшли пришла в смятение. Она беззвучно повторила слова: «
– И это можно подхватить от таких вот вещей? – спросила она.
– Сомневаюсь. Это не болезнь, Эш. Это не заразно. Я просто не хочу, чтобы мне напоминали о Хронолитах.
Она сложила ожерелье в носовой платок и снова убрала в сумочку.
Мы вернулись в номер. Эшли включила видеопанель, но не обращала не нее внимания. Я читал книгу. Спустя какое-то время она подошла к кровати и поцеловала меня – не в первый раз, но крепче, чем прежде.
Было приятно снова прикасаться к ней руками, обвиваться вокруг ее маленького, гибкого тела.
Позже я раздвинул шторы, и мы лежали, невидимые в темноте, наблюдая за автомобилями на шоссе – свет дальних фар, похожий на факельное шествие, задние фонари, словно мерцающие угли. Эшли спросила, как прошел визит к Кейт.
– Ей лучше, – сказал я. – Дженис прилетит завтра, чтобы забрать ее домой.
– Она что-то рассказывала о хадже?
– Совсем немного.
– Она через столько всего прошла.
– У нее остались рубцы, – сказал я.
– Еще бы!
– Нет, я имею в виду, что говорил с врачом. Была вторичная инфекция, инфекция матки. Что-то она подцепила в Портильо. Ее вылечили, но остались рубцы. Естественным путем, без помощи суррогатной матери, Кейт не сможет иметь детей. Она бесплодна.
Эшли отстранилась от меня и стала смотреть во тьму, на шоссе. Нащупала на тумбочке сигарету.
– Мне очень жаль, – сказала она. Какая-то напряженная нотка прозвучала в ее голосе.
