Я и она. Нейша и я.
И Роб.
– Ты ее любишь?
Он смеется.
– Конечно же нет.
– Тогда отпусти.
– Чтобы ты ее зацапал? Да я лучше ее убью.
– Не глупи.
– А глупый-то у нас как раз ты. Думаешь, она тебя захочет, когда увидит твою детскую маленькую пипку?
– Заткнись. Слышишь, заткнись.
– Ей придется рассматривать твою штучку под увеличительным стеклом. Она обмочится со смеху. Этим все и кончится.
– Заткнись. Она совсем не такая.
– Представь себе, такая. Все девки одинаковы.
– Можно подумать, ты знаешь. Знаток выискался.
Он увидел нас сидящими в парке, потому и злится. Но на этот раз я не дам ему спуску. На этот раз я дам сдачи.
– Я ей нравлюсь. Она меня целовала. Она…
– Что?
– Она меня целовала, я целовал тоже, и ей понравилось.
– Врешь. Если бы я знал, что ты клеишься к ней у меня за спиной, убил бы. Обоих.
Тогда я ему действительно солгал, но мне очень хотелось, чтобы мое вранье оказалось правдой. Вот когда он протаранил кулаком дверь, а потом врезал мне. Он был вне себя от злости. Это я завел его и разозлил.
Кусочки пазла потихоньку складываются в общую картину. Нейша призналась, что Роб ее бьет. Потом я соврал ему про поцелуи, и он рассвирепел…
Я вспомнил целый пласт. Но до конца ли? Может, еще остались важные моменты?
Тогда я соврал Робу, однако сегодня все было по-настоящему.
Я продолжаю путь домой. Выхожу на центральную улицу. Прохожу мимо кондитерского магазина. Оттуда вырывается струя теплого воздуха, слегка пахнущего ванилью. Воздух говорит мне: «Нейша». Я понимаю: это знак. Мое будущее, где тепло и сладостно пахнет. Я заработал себе такое будущее. Я ее спас. Но она по-прежнему в опасности. Нутром чую: придется еще не раз вызволять ее из беды.
Вернувшись, слышу в кухне голоса, подхожу, приоткрываю дверь. Меня встречает оглушительный вопль. Женщина, похожая на маму, только постарше и потолще, вскакивает со стула и, не переставая вопить, несется ко мне.
– Неужели это ты? Быть не может. Божже мой. Карл! Карл!
Она сжимает меня в объятиях. В одной руке держит кружку, в другой – сигарету. От нее пахнет, как от пепельницы в пабе.
– Это так ужасно, так ужасно, так ужасно.
Она утыкается мне в шею, продолжая бормотать. Я смотрю через ее плечо на маму. У мамы припухшие, блестящие от слез глаза. Опять плакала. И выпивала. В кружках совсем не кофе.
– Ты ведь не забыл свою тетушку Дебби? – спрашивает мама.
Нет. Это я очень хорошо помню. Семейные празднования Рождества. Перед застольем мать с теткой угощались шерри и щебетали, как лучшие подруги. Во время обеда обе налегали на белое вино и весело смеялись, а к моменту поздравительной речи королевы хлестали кофейный ликер «Тиа Мария» и шипели, как дерущиеся уличные кошки.
– Дебс, угомонись. Ты задушишь его.
Тетка разжимает руки и отступает.
– Дай мне взглянуть на тебя. Божже мой, вылитый брат. Божже мой, как такое могло случиться?
У нее по щекам текут слезы, тетка вытирает их рукой. Потом той же ладонью гладит меня по лицу, заставляя вдыхать сигаретный дым. (Она не может расстаться с сигаретой.) От дыма я моргаю и кашляю.
– Сейчас я тебе водички принесу.
Сквозь кашель слышу, как тетка Дебби идет к мойке, наливает воды и несет мне. Она держит кружку возле моего лица, словно я еще маленький и не умею пить самостоятельно.
– Давай пей, – приговаривает она, поднося кружку к моим губам.
