Обычный вопрос сегодня кажется насквозь лживым. И дурацким. Что может быть в порядке, если отец годами скрывал от меня свое настоящее имя? Если им овладела навязчивая идея, которую он проталкивает в мир?…
– Да, пап. Мне нужно ненадолго уйти.
– Уйти? – Он смотрит на часы.
– Ты не забыл, что сегодня у меня нет тренировок? И пойду я совсем недалеко. К Милтону.
– Ладно… иди. Но если только он… сразу скажи. Я с ним поговорю по-своему.
– Ты о чем, пап? Милтон – воспитанный парень. Я попросила помочь мне с домашним заданием. У них эта тема была в прошлом году.
– Хорошо. А телефон у тебя при себе?
– Тут идти два шага. Но телефон я взяла.
У двери меня настигает новое предостережение:
– И не пей там ничего, слышишь? Ты взяла с собой воду?
– Взяла! – торопливо отвечаю я и выскакиваю прочь, пока отцу не взбрело в голову проверить что-нибудь еще.
Например, смену белья, носовые платки или деньги на непредвиденные расходы.
Солнце так и жарит.
Подхожу к двери с номером 12, нажимаю на кнопку звонка. Жду недолго. Милтон открывает и приглашает меня войти. В доме сумрачно и душно. Застываю на месте, чтобы глаза привыкли к темноте. Шторы на окнах плотно задернуты, но в гостиной бело-голубым светом мерцает телевизор.
– Мама сейчас там, – поясняет Милтон. – Хочешь поздороваться с ней?
– Конечно.
Милтон ведет меня в гостиную, такую же, как у нас. В этой части улицы все дома построены по одному проекту. Но из-за обилия мебели гостиная Милтонов кажется гораздо меньше. Пол завален грудами газет и журналов. На боковом столике жужжит электрический вентилятор, поворачиваясь в разные стороны. Воздух затхлый, пахнет чем-то вроде копченой селедки. Телевизор совсем древний. Ему лет тридцать как минимум – в те годы еще делали такие «ящики». Он стоит на тумбе и показывает какую-то мелодраму. Двое парней выясняют отношения в захламленном переулке.
– Мам, Никола пришла. Наша соседка.
Мать Милтона сидит к нам спиной. Услышав сына, она приподнимает пульт и замораживает действия на экране, где парень уже схлопотал по физиономии. После взмахивает пультом, приглашая нас подойти поближе.
– Никола, девочка, иди сюда. Дай на тебя посмотреть.
Дойдя до середины комнаты, поворачиваюсь. В сумраке не разобрать, где кресло и сидящая в нем миссис Адейеми.
– Милтон, включи свет, я ничего не вижу.
Милтон включает торшер у стены, за диваном. Когда я была совсем маленькой, мать Милтона часто заходила к нам в гости, они с моей мамой сидели на кухне и пили чай. Как давно она перестала нас навещать?
Насколько помню, она всегда была женщиной рослой и крупной. Милтон пошел в нее. Но то, что я вижу сейчас… Миссис Адейеми заполняет собой все кресло. Ноги прочно упираются в пол. Даже в жару она носит тапки на меху. Руки полностью закрывают подлокотники кресла. Под голову положена вязаная подушечка.
– Вот так-то лучше… Неужели это Никола? – Она оглядывает меня с ног до головы. – Я же тебя не видела с тех пор, когда ты была вот такусенькая. – Мясистыми руками она показывает, какой тогда у меня был рост. – Нет, вы посмотрите! Как выросла!
Мать Милтона расплывается в улыбке, показывая ослепительно-белые, ровные зубы. Сомневаюсь, что они настоящие. Во всяком случае, вряд ли она с ними родилась и сумела так идеально сохранить.
– Как я рада тебя видеть, – кудахтает миссис Адейеми. – Как поживают твои мама и папа?
– Спасибо… нормально, – отвечаю я. – Мама по-прежнему работает в больнице. Папа сейчас ищет работу. А вы как?
– Хм, сама видишь. У меня есть телевизор и Милтон. Он такой заботливый сын. Возится со мной.
Милтон переминается с ноги на ногу. Чувствую, ему хочется поскорее убраться из гостиной, но его мать настроена поговорить.
– Какой ты красавицей выросла. Даже не верится. Ты и в детстве была красивой девочкой. Когда Милтон тебя впервые увидел, у него глаза стали размером с блюдца. Ты шла за ручку со своим дедом. Уж не помню, сколько тебе было. Три? Или четыре? Милтон просто запал на тебя, и я его понимаю. Помню, мы с Саритой частенько говорили, что вы вырастете и поженитесь.
Миссис Адейеми взрывается смехом. Кресло скрипит под ней. Она раскачивается, ударяя себя по ляжкам. Кресло скрипит еще отчаяннее. Ее смех заразителен, я уже готова и сама рассмеяться, но потом замечаю беднягу Милтона. Его лоб блестит от пота, большой палец ноги утонул в ковре. Сам он сидит неподвижно.
– Так мы… мы же… – бормочу я.
– Да. Мама, Никола просила помочь ей с уроками. Мы пойдем?
