Тонкие, неухоженные волосы слегка прикрывают плечи. На ней мятое летнее платье с лямками, больше напоминающими шнурки от ботинок. Ноги босые.
Мы встречаемся взглядом, и… Она узнала меня! Я на это очень надеялась. У нее такие же глаза, как у моего отца. И как у Роба. Это она, Керри Адамс.
– Никола, – произносит она. – Малышка Никола.
– Не такая уж малышка, – парирую я.
– Когда последний раз я тебя видела, ты была вот такусенькая. Такого ростика. – Она наклоняется и показывает, какой я была в неполные три года. Потом смотрит за мою спину. – Карл с тобой? – (Я качаю головой.) – Нет? Ты никак одна приехала? Надо было меня предупредить. Я бы… Я бы… Ладно, пошли в дом.
Керри по привычке называет свою квартиру домом. Она пропускает меня в коридор. Там четыре двери.
– Вход через кухню. Вторая дверь справа.
На кухне невообразимый хаос. Повсюду пустые коробки и пакеты из-под еды, пустые пивные жестянки, чашки, превращенные в пепельницы. Мойка заполнена водой. Серый слой пены, из которого тоже торчат банки. Чувствуется, их там полным-полно. На полу – пустая миска со следами еды. Рядом другая – с водой. Обе стоят на расстеленной газете, грязной и оборванной по краям. Керри перехватывает мой вопросительный взгляд.
– Это уголок Эллы. Кошка у меня завелась. Сейчас где-то шастает. Хочешь чего-нибудь выпить с дороги?
– Нет, спасибо.
Я скорее умру от жажды, чем соглашусь пить на этой кухне.
– А я выпью, – заявляет Керри. – Нервишки успокою. Ты ж свалилась как снег на голову. Встряску мне устроила. Не пойми меня неправильно, это приятная встряска, но горло промочить надо. В холодильнике еще остались баночки.
Понимаю ее намек и открываю дверцу холодильника. В одной ячейке вижу початую банку кошачьей еды, остальные заполнены жестянками с пивом. Ничего другого там нет.
– Возьми и себе баночку, – предлагает Керри.
– Нет, спасибо… Я не… Я пива не пью.
– А я давно уже не пью воду из-под крана. А теперь услышала, что это и небезопасно. Нашли там что-то.
– Да. Я вроде тоже слышала…
Интересно, она рассердится, если я сейчас уйду? Напоминаю себе, что я еще ничего не выяснила, поэтому иду с Керри в ее гостиную. Там немного чище. На полу валяются пустые банки. Высятся кипы бесплатных газет. Чувствуется, Керри совершенно равнодушна к убранству своего жилища. Две обшарпанные кушетки, древний электрокамин, на его полке – несколько фотографий. На одной – двое мальчишек в школьной форме.
Керри садится на кушетку, я – на другую, поближе к ней.
– Родители знают, куда ты отправилась? – (Я качаю головой.) – Вся в отца пошла. Мальчишки мои такими же были. Никогда не знала, где их носит. И это моя ошибка. Надо было знать. Надо было их с детства приучить, чтобы говорили, куда идут и когда вернутся. Многих бед тогда бы избежали. Может, и Роб… Он бы и сейчас…
– Я родителям всегда говорю, – торопливо объясняю я. – Это лишь сегодня. Папа за мной следит. Он всегда знает, где я.
– Хорошо. Так-то оно лучше. Не то что у меня было… Не он ли звонит? – спрашивает она, услышав мобильник в моем рюкзаке.
– Наверное.
– Так ответь. Скажи, куда поехала. Пожалей родителей.
– Я… не хочу им говорить. Не сейчас. Мне нужно… немножко свободы.
– Можешь ничего не объяснять. Скажи, что с тобой все в порядке. Зачем им терзаться?
– Да, наверное.
За это время пришло тридцать новых сообщений от мамы, отца и Милтона. Мне стыдно за свой эгоизм. Керри… Бабушка права. Родители, наверное, с ума сходят, гадая, куда я исчезла. И Милтон тоже. Он показал себя настоящим другом.
Нет, нельзя было уезжать, не оставив даже записки.
Пока Керри потягивает пиво, отправляю всем троим по короткому сообщению:
Естественно, после этого мобильник трещит не переставая, но я отключаю звук и прячу телефон в рюкзак.
– Теперь они хоть волноваться не будут, – облегченно вздыхает Керри.
И снова прикладывается к банке. Все это время бабушка пристально смотрит на меня. Мне делается неловко, невежливо начинать с расспросов. Но о чем еще говорить?
– А здесь… очень… уютно, – выдавливаю я из себя.
