Бетагемот

— Дежарден.

— Кен. Старина. — «Овод», приветствуя, подпрыгнул на несколько сантиметров. — Рад, что ты меня помнишь.

«Ты жив, — подумала Кларк. — После Рио, после того как Садбери ушел в офлайн, после пяти лет. Ты жив. Ты все-таки жив. Мой друг...»

Уэллетт наблюдала за происходящим с немым удив­лением:

— Вы знаете...

— Он... выручил нас, — объяснила Кларк. — Давно это было.

— А мы думали, ты умер, — сказал Лабин.

— А я думал, что вы. Тут и после Рио было хуже неку­да, а когда у меня один раз выпал шанс вас запеленговать, вы отрубились. Я решил, что до вас все-таки добрались какие-то чересчур обозленные товарищи, которые так и не успокоились. Тем не менее, вы здесь.

«Мой друг», — снова подумала Кларк. Он помогал ей даже тогда, когда Кен пытался убить. Рискнул своей жизнью ради нее, когда они еще даже ни разу не встре­тились. И пусть они мало видели друг друга, но, судя по всему, из всех, кого знала Лени, только Ахилл был ее настоящим другом.

Она тяжело переживала известие о его смерти; и сей­час должна была обрадоваться, но в мозгу вертелось одно слово, омрачая радость мрачными предчувствиями.

Спартак.

— Так, значит, — осторожно произнесла она, — ты — все еще правонарушитель?

— Сражаюсь с энтропией ради общего блага, — за­ученно произнес робот

— И потому до основания выжигаешь тысячи гектаров растительности? — спросил Лабин.

«Овод» спустился настолько, что его линзы смотрели прямо в белые глаза Лабина.

— Если убийство десяти спасет сотню, то это нор­мально, Кен, и ты понимаешь это лучше, чем кто-либо другой... Может, ты не слышал того, что сказала наша общая подруга, но идет война. Плохие парни палят Сеппуку по моей лужайке, а я стараюсь, как могу, чтобы эта дрянь тут не закрепилась. У меня практически нет людей, инфраструктура разваливается буквально на гла­зах, но я справлялся, Кен, о да, я справлялся. А теперь, как я понимаю, вы двое вторглись в жизнь нашей Таки, и сейчас по меньшей мере три носителя вышли за бар­рикады.

Лабин повернулся к Уэллетт:

— Это правда?

Та кивнула.

— Я сама все проверила, когда он сказал мне, что искать. Работа тонкая, но она была... прямо под носом. Белки-шапероны и альтернативный сплайсинг, интер­ференция РНК. Множество эффектов второго и третьего порядка, о которых я и не слыхивала. Все они были за­путаны в полиплоидных генах, и я, честно говоря, особо к ним не присматривалась. Микроб проникает внутрь человека. Убивает Бетагемот, это да, но не останавли­вается... я не увидела. Я была абсолютно уверена, что понимаю, какого рода микроб передо мной, я просто... облажалась. — Така опустила глаза, чтобы не встречать­ся с осуждающими взглядами, и прошептала: — Я снова облажалась.

Лабин в течение нескольких секунд не проронил ни слова. Затем обратился к «оводу»:

— Ты же понимаешь, что у нас есть основания не верить тебе на слово.

— Вы мне не доверяете, — Дежарден, казалось, уди­вился. — Кен, это не у меня непреодолимая тяга к убий­ству. И я не единственный, кто слез с Трипа. Тебе ли меня обвинять?

Уэллетт подняла глаза, очнувшись от приступа пре­зрения к самой себе.

— Какие бы у вас не были опасения, — продолжил правонарушитель, — поверьте, в этом деле у меня есть своекорыстный интерес. Мне, как и вам, Сеппуку на лужайке рядом с домом не нужен. Я так же уязвим, как и все вы.

— Насколько уязвим? — заинтересовался Лабин. — Така?

— Я не знаю, — прошептала Така. — Я ничего не знаю...

— Предположи.

Она закрыла глаза.

— Этот микроб совершенно не похож на Бетагемот, но он сконструирован — я думаю, он сконструирован для той же ниши. Значит, иммунитет против Бетагемота не спасет, но время даст.

— Сколько?

— Не могу даже предположить. Но все остальные — люди без модификаций: симптомы на третий-четвертый день, смерть максимум через четырнадцать.

— Как-то медленно, — заметил Лабин. — Любой нек­ротический стрептококк решил бы проблему часа за три.

— Да. Только больной не успел бы никого зара­зить, — голос Таки стал совсем глухим. — Там не ту­пые сидят.

— Ммм. Уровень смертности?