отрицала его, списывала на инсульт, галлюцинации, потому что у меня не могло быть счастливого детства, Кен. Не могло, черт возьми. Мои родители не могли не быть чудовищами, понимаешь? Они сделали меня той, кто я есть. Они — единственная причина, почему я пережила всю последующую хренотень, только из-за них я продолжала идти дальше. Я не могла допустить, чтобы эти уроды победили. Все мои желания, всякий раз, когда я отказывалась отступать, когда делала невозможное, все это было пощечиной их самодовольным рожам, рылам всесильных монстров. Я все делала только назло им. Вся моя жизнь и я сама — им назло. А теперь ты стоишь тут и утверждаешь, что этих выродков никогда не существовало...
Ее глаза превратились в безжалостные, пустые сгустки ярости. Она прожигала Лабина взглядом, ее плечи тряслись. Но наконец отвернулась, а когда заговорила вновь, в ее голосе чувствовались мягкость и надлом:
— Но они существуют, Кен. Настоящие монстры из плоти и крови, старомодного образца. Они прячутся от дневного света, выползают из болот по ночам и начинают убивать, как им и положено. Рвут и калечат всех, до кого дотянутся... — Она судорожно и глубоко вздохнула. — И у чудовищ есть лишь одно оправдание: сначала они испытали подобное сами, мир гнобил их задолго до того, как они стали отвечать ему той же монетой, и если даже там были невиновные, то почему они не остановили тех, других, а? Так что наказания заслужил каждый. Вот только настоящие монстры не могут прикрыться самообороной, даже праведной местью. С ними ничего не происходило.
— А с тобой произошло, — вставил Лабин. — Даже если твои родители не виноваты.
Она какое-то время молчала. Затем спросила:
— А каким он был? На самом деле?
— Насколько мне известно, — сказал Кен, — совершенно типичным отцом.
— Тебе известно, где он? Где они?
— Умерли двенадцать лет назад. От туляремии.
— Ну конечно. — Приглушенный смешок. — Полагаю, именно поэтому меня и отобрали? Чтобы не было ненужных связей.
Он обошел ее кругом, посмотрел в лицо.
Оно было мокрым. Лабин в изумлении замер. Раньше он никогда не видел, чтобы Лени плакала.
Белые глаза встретились с его собственными; уголок рта дернулся в подобии горестной усмешки.
— Если вы правы насчет Бетагемота, то истинные виновники торжества сейчас в одной лодке со всеми остальными. Хоть это утешает. — Она покачала головой. — И все-таки ничего бредовей я в жизни не слышала. Я — астероид-убийца, я уже над Землей, но динозавры искренне мне радуются.
— Только маленькие.
Кларк взглянула на него:
— Кен... кажется, я уничтожила мир.
— Это была не ты.
— Ну да. Актиния. А я всего лишь вьючный мул для... ты назвал бы его «Искусственным Неразумием». — Она вновь тряхнула головой. — Если верить тому парню в гостиной.
— Старая история, — задумчиво проговорил Лабин. — Похитители тел. Они проникают в тебя и заставляют делать то, чего бы ты никогда не сделал, если б...
Он осекся. Кларк как-то странно на него посмотрела и тихо произнесла:
— Прямо как твой условный рефлекс. Эти твои... утечки в системе...
Он сглотнул.
— Они тебя не преследуют, Кен? Все те люди, которых ты убил?
— Есть... антидот, — признался он. — Им как бы запивают Трип Вины. С ним легче жить после такого.
— Отпущение грехов, — прошептала она.
— Ты слышала о нем? — Лабин никогда не считал его необходимым.
— Видела граффити в Пыльном Поясе, — ответила Кларк. — Их пытались смыть, но художники, наверное, что-то добавили в краску...
Она вышла в коридор. Лабин двинулся следом. Снаружи доносились негромкие звуки работающих машин и легкое шипение распылителей.
— Что там происходит, Кен?
— Дезинфекция. Мы эвакуировали район перед твоим появлением.
-- Опять сожжете всю округу? — Еще один шаг. Кларк была уже в дверном проеме.
— Нет. Нам известен твой маршрут. Здесь у Бетагемота нет никаких шансов, ему не распространиться, даже если ты и оставила что-то после себя.
— А это маловероятно, надо думать.
— У тебя не идет кровь. С момента выхода на берег ты нигде не испражнялась и не мочилась.
