Девочка, которая провалилась в Волшебное Подземелье и утащила с собой Развеселье

Толстянка всплеснула руками:

– Чудо-девочка! О, Алчный Пан, благослови мое великодушное сердце! В наши дни люди совсем разучились торговаться. Первенец? Запросто, по рукам! Хоть бы кто сказал: «А может, возьмешь не первого, а второго ребенка? Или лучше оставь их мне, всех этих сопливых плакс, а сама возьми вон те прекрасные доспехи!» Так вот: я не могу взять меньше, чем два твоих Часа, мой милый сельдерейчик. Иначе ты меня обдерешь как липку. Такие уж теперь времена.

Сентябрь, притворяясь, что обдумывает предложение, сняла еще одну невидимую пушинку с воротника своего пальто красного цвета.

– А если пятнадцать минут и поцелуй? Что скажешь? Сейчас я не то чтобы в плаксивом настроении, но могу припомнить что-нибудь печальное и добавить фиал-другой слез, чтобы скрепить сделку.

Толстянка посмотрела на Сентябрь с глубоким неодобрением. Уголки ее рта заблестели.

– Слезы должны быть искренними, лапушка, иначе они ничего не стоят. Я запросто могла бы довести тебя до слез, если б захотела. Доводить детей до слез легко, проще, чем картошку собирать. Но мне твой плач не нужен. Мне нужно твое время. Полтора часа и ни минутой меньше; да, и поцелуй тоже. Вторые Поцелуи не так хороши, но все же это устойчивая валюта.

–А по-моему, мы можем забраться на Угря прямо на ходу. – Сентябрь пожала плечами. – Я видела человека, который запрыгнул в вагон с зерном там, на путях, что у ручья. На вид не так уж и трудно.

Толстянка Прекрасная разразилась смехом во всю глотку.

– Давай попробуй, а я посмотрю! Будет о чем рассказать внукам! Кончится это тем, что тебя, крошка, поджарят на обед. Даже не спрашивай, что такое третий рельс Угря. Час с четвертью, поцелуй и локон твоих волос – последнее слово, соглашайся или разбежались.

Сентябрь издала тот же булькающе-фыркающе-кашляющий звук, который издавал папа, когда не хотел напрямую сообщать мяснику, что он думает о его цене на говядину.

– Покажи мне, пожалуйста, очередь за этими билетами по такой цене, и я заплачу, сколько ты просишь. Ну, где же она? – Сентябрь обернулась и посмотрела назад. Эта пантомима доставила ей удовольствие. До нее вдруг дошло, что это такое взрослое развлечение, что-то вроде игры в камешки или в рамми. Та часть ее, что была повзрослее и поумнее, почуяла азарт. – Что, нет очереди? Тогда – кожура и один час. Ни поцелуев, ни слез, зато мое рукопожатие в придачу.

Сентябрь протянула руку. Толстянка заухала от восторга, поплевала на ладонь (слюна ее оказалась лиловой) и пожала руку Сентябрь.

– Ну, – сказала Сентябрь слегка тревожно после того, как они ударили по рукам, – что такое час в вашей системе координат? Могу я выбрать, когда его отдать?

– Боюсь, что нет, – призналась Толстянка, – предложение превышает спрос. Но, как ты и сказала, что такое час?

Сентябрь крепко зажмурилась и кивнула. Она приготовилась к такой же боли, которую испытала, когда глаштин забирал ее тень, но ощутила только теплое прикосновение руки гоблинши на лбу и один-единственный острый промельк боли, будто стрелка на циферблате перешла на следующее деление.

– Но, дитя мое, ты не можешь пойти на Развеселье в таком виде, – доверительно зашептала ей Толстянка, заполучив Час в свои руки. – Ты же опозоришь свой народ. Ты ведь не хочешь, чтобы все подумали, будто в твоем никудышном мире не найдется экспорта получше, чем чумазые целеустремленные девицы?

– Я нормально выгляжу! – запротестовала Сентябрь.

Красное пальто, возмутившись намеком, плотнее обернулось вокруг нее, заняв оборону.

От-А-до-Л ухмыльнулся в свои длинные усы:

– Но разве ты не хочешь произвести впечатление на Хэллоуин, когда увидишь ее? Когда мы, ну, то есть он наконец отправится повидать своего дедушку, он перед этим непременно как следует вымоется. Может, даже потратится на галстук! Кстати! – Аэл замер, будто подумав о чем-то ужасном и прекрасном одновременно. – Как ты считаешь, в Тайне есть тень Городского Книгохранилища? – Он присел на свои темные лапы, будто сраженный этой совершенно новой мыслью, и хвост его, переливаясь фиолетовым, заходил ходуном с надеждой и тревогой.

Сентябрь не задумывалась о том, что будет, когда она встретит свою тень, и не знала, хочет ли произвести на нее впечатление. Это как встреча со школьной подружкой, которая давным-давно переехала в другой город, подумала она. Ты хочешь хорошо выглядеть, но не так, чтобы она почувствовала себя скверно. Конечно, если хочешь возобновить дружбу.

Пока она размышляла об этом, Рыночек принялся за работу.

На втором пьедестале, на подушке фиолетового бархата медленно появилось платье, словно сгустившись из тени и тумана.

Таких платьев Сентябрь еще не видела. От одного взгляда на него она почувствовала себя никчемной в перешитом деньрожденном платьице и старом красном пальто. Разумеется, платье было оранжевым. Никакой другой цвет ее бы не прельстил. Только это был густой, красноватый, взрослый оранжевый цвет с золотыми блестками. Глубокий вырез платья был обшит гранатами. Медно-красные воланы юбки мягко струились, сверкая драгоценными черными розочками. Темно-зеленый витой шелковый пояс трижды охватывал талию, а на турнюре ярко блестели двое медных карманных часов.