Действительно, возле колонны стоял широкоплечий высокий мужчина, с лица которого можно было бы лепить статую какого-нибудь воинственного божества, если б не широкая кожаная повязка, пересекавшая это лицо наискось. Прихлебывая из высокого бокала, мужчина курил трубку, время от времени выпуская в потолок клубы сизого дыма – впрочем, даму это никоим образом не смущало.
– Говорят, он снимает повязку только на дуэлях, – продолжил граф. – Достаточно противнику увидеть страшные шрамы, как тот немеет от ужаса, и поручику не составляет труда убить несчастного. Впрочем, предполагаю, что это лишь слухи – не настолько наши офицеры пугливы.
– Согласен, – кивнул Холмс, при этом его ноздри раздулись, словно у гончей, учуявшей добычу. – Вряд ли кадрового военного можно напугать шрамами. Не исключаю, что эти истории о своем глазе сам господин д’Альбре распускает специально – подобные байки нравятся не только дамам, но и войсковому начальству, что весьма способствует продвижению по службе.
В то время как Холмс начал произносить свой монолог, играла музыка, но на середине фразы оркестр прервал ее, дабы передохнуть, и последние слова прозвучали достаточно громко. Многие обернулись – английский язык был в высшем свете менее популярен, чем французский, но, тем не менее, его знали многие. Похоже, д’Альбре входил в их число.
Прервав беседу, он раскланялся с дамой и направился к иностранным гостям. По его походке можно было понять, что поручик настроен более чем решительно.
– Oh, que diable![30] – простонал Талызин.
– Милостивый государь, не потрудитесь ли объясниться? – по-английски рыкнул д’Альбре, приблизившись к гостям.
Вместо ответа Холмс потянул носом воздух и проговорил, обращаясь к Ватсону:
– А вы еще ругали мой табак, доктор. Да он просто амброзия по сравнению с тем, что курит этот французский невежа, позволяющий себе дымить прямо в лицо даме.
– Если ваш друг действительно доктор, это к лучшему, – криво усмехнулся д’Альбре. – Кодекс графа Верже[31] требует, чтобы на дуэли присутствовал врач. Но рекомендую также озаботиться поисками священника.
– Мне он вряд ли понадобится, – лучезарно улыбнулся Холмс. – Но если духовное лицо необходимо вам, то это точно не мои проблемы.
– В таком случае, предлагаю не тянуть время попусту и встретиться на рассвете в Лесном парке, – бросил д’Альбре. – Я, как лицо оскорбленное, выбираю шпагу и бой до смерти. Надеюсь, граф Талызин не откажется быть распорядителем, а ваш друг совместит обязанности врача и секунданта.
– Я постараюсь это уладить, – вторично улыбнулся Холмс.
– Вот и отлично, – проговорил поручик, залпом опрокидывая в себя содержимое бокала. – До встречи.
И, как ни в чем не бывало, направился к даме, судорожно обмахивающей себя веером.
– Oh, que diable! – повторил Талызин, бледнея на глазах.
– Не беспокойтесь, – усмехнулся Холмс. – Как говорят у вас в России, утро вечера мудренее.
Утро выдалось пасмурным, что, впрочем, неудивительно для осеннего Петербурга.
– Хорошо еще, что дождя нет, – заметил Талызин. – Чрезвычайно мерзко фехтовать в грязи.
– В грязи вообще мерзко делать что-либо, – заметил Ватсон, вылезая из кареты. – Например, копаться в ней, распутывая чужие преступления. Но некоторым это доставляет удовольствие.
Холмс усмехнулся, оценив шутку, которой доктор попытался немного разрядить обстановку – в частности, отвлечь Талызина от мрачных мыслей. Граф винил себя в том, что повел гостей на бал, не проинструктировав подробно о российских правилах хорошего тона, хотя его никто и не обвинял. Напротив, Холмс уговорил его быть распорядителем на дуэли, ибо, по его заверению, никто с этим лучше не справится. Талызин нехотя согласился, при этом даже предоставил Холмсу на выбор несколько своих лучших шпаг. Несмотря на рекомендации владельца, сыщик выбрал не ту, что была наиболее пружинистой и легкой, а самую тяжелую и длинную, скорее больше похожую на рапиру.
– И зачем вам этот вертел? – с досадой проговорил граф. – Бретёры предпочитают боевые шпаги с клинком, заточенным по всей длине, а этой можно только колоть. Жалею, что вообще привез ее.
– Напротив, благодарю вас именно за этот экземпляр, – возразил сыщик. – Француз весьма здоров, так что по быку и вертел…
Д’Альбре прибыл без опозданий, на тяжелой открытой повозке, явно не купленной, а сделанной на заказ. За таким мощным экипажем вполне можно было укрыться во время перестрелки – правда, оставалось неясным, для чего нужен военный экипаж в столице России.
Рядом с французом на скамье сидел еще один человек в черном пальто, чем-то неуловимо похожий на своего товарища – возможно, широченными плечами и невозмутимостью. Правда, лицо секунданта д’Альбре было еще более бесстрастным, словно лик памятника Самсону в Петергофе.
– Ну конечно, – покачал головой Талызин. – Кто же мог быть секундантом д’Альбре как не еще один бретёр, шевалье Анри де Фуа. Даже не знаю, кто из них пользуется более дурной славой – поручик, или его закадычный друг и земляк.
Между тем д’Альбре вылез из повозки, затянулся своей неизменной трубкой, выпустив изо рта клуб сизого дыма, и криво ухмыльнулся, завидев Холмса со шпагой.
– Не тяжеловата ли будет вам сия рапира, сударь? Для столь тощего англичанина она слишком большая и тяжелая.
