– Электрические, – поправил американца инженер.
– Что вы говорите! А также электрические фонографы, электрические черт-знает-что-еще… А вы, дорогой мой инженер, уже изобрели способ накапливать это ваше электричество впрок? Смогли сделать так, чтобы лейденские банки не взрывались, словно фугасы, от малейшего толчка… Термоген… Он не шутит. То есть, пока работают паровые двигатели, пока кочегары бросают в топки брикеты обогащенного термогеном угля – электричество есть, колеса крутятся, корабли летают, а если вдруг уголь закончится, то…
– Вы разве не слышали об опытах по созданию топливных брикетов из торфа и древесных опилок? – не выдержал Бимон. – Вы можете возмущаться и язвить сколько угодно, но паровой двигатель – идеальный источник энергии и движения. Даже если бы нефть не взрывалась от толчков, небольшого нагревания… от изменения атмосферного давления, то сколько бы мороки с ней было. Добыть, выкачать из земли, потом перевезти, очистить… Пока двигатели работают на обогащенном термогеном угле, но уже в ближайшие годы мы сможем отказаться от угля и перейти на топливо, которое есть везде… дрова, солома, отходы бумаги, тряпки, в конце концов… Человечество, наконец, перестанет загаживать все вокруг, а сможет навести порядок…
– Это прекрасно звучит – воздушный корабль, летающий на коровьем дерьме! – воскликнул Конвей. – Восторг! Радость! Что бы мы делали только без этого термогена? А? Кстати, Сайрус, откуда он взялся, этот замечательный волшебный термоген? Я ведь помню, какие были паровозы моего детства. Пыхтели себе, мы с мальчишками на подъеме обгоняли паровоз вприпрыжку. В каждом доме были керосиновые фонари, а потом вдруг все будто сошло с ума. Я помню, как горели дома и гибли люди от взрывов этих самых обычных керосиновых ламп. Помню, как весь керосин было приказано сдать федералам, чтобы не дай бог ничего не произошло. Так что это было? Что? Что сделало этот мир другим? Какое недоброе чудо?
Инженер не ответил.
Свистел ветер в расчалках странной решетчатой мачты, стоявшей за навигационным постом на корпусе корабля. Был слышен рокот пара в паропроводах, мелко, еле заметно вибрировала площадка под ногами, доносился характерный звук работающих воздушных винтов.
А звезды были неподвижны, и корабль висел под ними, и люди молчали, начиная осознавать свою мизерность перед величием неба.
– Ни черта ваша наука не выяснила, – сказал печально Конвей. – Так, подлаживаемся под веянья времени и делаем вид, что так и было нужно, что только так и можно жить дальше. Давайте сделаем двигатель, работающий на бензине? Давайте! Только вот стенки в камерах сгорания нужно делать потолще, иначе они не выдерживают взрыва бензина, разлетаются в клочья! Ба-ам! Давайте поставим аппарат, извлекающий из бензина… из керосина… из нефти… термоген. Давайте! Только самый маленький такой аппарат должен быть размером с дом, со всеми теплоотводными трубками, вентиляторами, предохранительными клапанами… На кораблях, что на морских, что на воздушных поставить можно, на паровозы, или как там они будут называться в этом случае – нефтевозы? – только выигрыша нет никакого, паровой двигатель все равно эффективнее, надежнее и безопаснее. Мы привязаны к нему, к нашему волшебному паровому двигателю, а это значит, что ни к каким звездам мы не полетим. Не полетим и все тут!
– А зачем вам к звездам? – прозвучал из темноты голос Алисы. – На Марс хотите лететь? На Венеру? Вы же и туда потащите за собой злобу, ненависть, унижение, убийства, пытки… А если там, в других мирах, окажутся живые, разумные существа, то вы их превратите в рабов. И все будет продолжаться так же, как здесь. Вы потащите нашу цивилизацию к звездам, раздуете ее паром и термогеном на всю Вселенную, но это будет такое же скопище шовинистов, насильников, эксплуататоров, как и на Земле. И зачем тогда куда-то лететь? Вы имеете все, что вам нужно для счастья. У вас всегда под рукой есть те, кого можно унижать, угнетать, убивать…
– Если вы не помните, мисс Стенли, – сказал Бимон, – в Англии рабство было отменено в тысяча восемьсот тридцать четвертом году.
– Правда?
Все присутствовавшие ожидали, что Алиса сорвется на крик, как обычно, но голос ее был спокоен, только усталость и отчаяние сквозило в каждом ее слове:
– Это вы расскажите ирландцам, которые умирают с голоду уже несколько веков. Индийцам расскажите, здешним неграм… Они все свободны и независимы, джентльмены. Ваши женщины – и то не имеют почти никаких прав. Но вы хотите к звездам… Кто-нибудь из вас помнит, сколько человек было на «Бродяжке Салли»? Лейтенант Боул говорил. Запомнил кто-то из вас?
– Сто три человека, – сказал Дежон. – Сто солдат и три офицера, а что?
– А то, что на бронепоезде людей было больше, я посещала «Бродяжку Салли» в Кейптауне. Помимо команды там всегда были негры. Два-три десятка. Перенести тяжести, загрузить уголь, продукты и боеприпасы. Но наш милый лейтенант Адам Боул не счел нужным включить грязных нигеров в общее количество людей. Сто три человека и десять негров – так правильнее, да? – Алиса тихо засмеялась, только смех у нее был печальным.
– Огни справа по курсу, – выкрикнул матрос-наблюдатель.
Все повернулись вправо, подошли к поручню.
В темноте светились несколько желтоватых огоньков. Внизу, там, где звезд уже не было.
– Костры, – уверенно сказал Конвей. – С десяток костров. Как раз на сотню…
Конвей хмыкнул, пытаясь сообразить, как теперь нужно подсчитывать численность команды бронепоезда, чтобы не спровоцировать в очередной раз мисс Стенли.
Ветер, набегавший на площадку от носа корабля, стал тише – «Борей» снизил скорость. Все ожидали, что корабль направится к огням, но капитан, по-
