мускулистый и благородный, он спас Анжелику от укуса тарантула.
Оба кандидата были хороши, а дальше почти пятьдесят с лишним страниц шли вздохи, взгляды, томления и метанья, во всем этом я ровно ничего не понял, поскольку совсем не представлял, как испытывать томление и что для этого следует предпринять.
Неожиданно книжка меня к.б. увлекла, вдруг стало интересно, чем там все закончится. Аристократа выберет эта Анжелика или вождя? Но этого я так и не узнал – за пять страниц до конца аристократ и индеец, вооружившись ритуальными томагавками, отправились к священному водопаду, чтобы выяснить, кто достоин Анжеличьего сердца. И все эти пять страниц они полосовали друг друга стальными крюками и пытались проломить противнику голову булавами, а в конце так и не проломили, поскольку, видимо, намечалось продолжение. Оба всего лишь рухнули в водопад, а Анжелика, страдая, смотрела сверху, кто выплывет. Я подумал, что в продолжении должен был обязательно появиться пират, ну, чтобы включиться в борьбу за сердце красавицы, я даже начал этого пирата представлять, но тут строгий голос сказал:
– Ты почему до сих пор тут сидишь?
Я обернулся и увидел свою Костромину в резиновом плаще и со свинцовым зонтиком. Неслышно пожаловала. Не доверяет. Правильно делает.
– Ты что, уснул на балконе? – к.б. сердито спросила Костромина. – Совсем дураком стал? Что это ты там читаешь? Опять про велосипеды? Я тебе велела про любовь изучать…
Костромина выхватила книжку, полистала, порвала страницу.
– Молодец, – сказала она. – Верной дорогой идешь. Читай-читай, это правильная литература. Вот у нас на соулбилдинге есть девочка, она прочитала уже двадцать книг про любовь.
– И что?
– Ничего пока, – ответила Костромина. – Надо как минимум сорок прочитать, тогда начнет получаться.
– Что начнет получаться? – уточнил я.
– Все.
Понятно. Костромина села рядом, раскрыла зонтик.
– Ты песню подобрал? – спросила она. – Или опять забыл?
– Да. То есть нет, не забыл, конечно, я послушал и переписал.
– Демонстрируй.
Я сунул Костроминой тетрадку, но она ее оттолкнула.
– Ты мне свои каракули не подсовывай, ты пой давай.
– Как?
– Как полагается. Пой лирическим голосом, и чтобы выражение лица обязательное было, а не кое-как.
Я спел. Как мог, но спел. С обязательным выражением лица, в некоторых местах руками двигал, чтобы украсить звучание. Костромина слушала, наклонив голову, внимала.
– Ты считаешь, это песня про любовь? – поинтересовалась Костромина после того, как я закончил исполнение.
– А что? – спросил я.
– Как это что? Ты, когда выписывал, слова не читал, что ли? В смысл не вникал? Там человек бубликом почти до смерти подавился, а ты говоришь про любовь.
– Он подавился от любви, – заметил я.
– От любви люди со скалы кидаются, а у тебя что? Сначала он бубликом подавился, потом с коня неудачно упал, а в конце и вовсе… Даже повторять неприлично.
Костромина к.б. засмущалась, поморщилась.
– Это песня про несчастную любовь, – объяснил я.
С этим аргументом Костромина неожиданно согласилась.
– Может, ты и прав, – сказала она. – Недостатки текста ты возместишь душевностью исполнения. Конечно, с этим у тебя не очень… Ну да ладно, все равно ведь ты ничего, кроме этого, не разучил.
Я кивнул.
– Хорошо, – согласилась Костромина. – Песня есть. А вот чем будешь аккомпанировать?
Про аккомпанемент я, между прочим, не забыл, просто подумал, что для этого нужна гитара, а где я найду гитару? Ни одна гитара нас тоже не выдерживает, а из железа гитар не придумано. Вроде бы есть из дюралюминия, однако и на такой гитаре надо учиться играть не один год и не у каждого получается – то струны рвутся, то пальцы отрываются. Но самая большая трудность – это, конечно, отсутствие слуха. Все мелодии приходится разучивать сугубо механистически, путем переставления пальцев. Наверное, я смог бы аккомпанировать себе на бубне, но бубна у меня тоже не было.
– Я это предусмотрела, – сказала Костромина. – У меня там внизу контрабас.
