Или мой психоз — неожиданно я поняла, что шаги стихли. Тот, кто явился сюда, он или затих и слушал, или…
Или его вовсе не было?
Я перепугалась. Гораздо больше, чем от анаконд, мне совсем не хотелось видеть этого человека. Или не человека, не знаю. Я как то заранее знала, что гость этот страшен и темен и что никакая анаконда не годится ему в подметки, что от него надо бежать. Бежать как можно дальше.
Бежать!
С разгона врезалась в стену, опустилась на четвереньки и поспешила вдоль, стараясь нащупать люк, ведущий в трубу слива. Наткнулась на него почти сразу, нырнула и поползла, через десять метров остановилась и достала туннельную бомбу. Надо отрезать ему путь…
Дернула за кольцо. Десять секунд. За десять секунд я вокруг земли оббежать успею.
Бомба не взорвалась, бомба запищала. Как сотня крыс, я почти сразу оглохла. Потом хлопок. Воздух в трубе сжался, и меня выстрелило, как пробку. Пролетела метров двадцать, особенно пострадали локти и колени. Я стерла их почти до костей.
Впрочем, во взрыве бомбы был и положительный момент — до выхода на склад осталось не так уж и далеко. Правда, ползти пришлось на спине. Но ничего.
Дрюпин спал. Он закрылся в броневике и храпел внутри, громко и спокойно, даже будить было жалко. Я постучала поброне. Дрюпин дернулся и, кажется, ударился головой, звук, во всяком случае, получился пустой.
— Это ты? — спросил Дрюпин, прекратив стукаться.
— Я.
— Ты, Сирень? — Дрюпин отвалил бронированную дверь, настороженно выглянул.
— Я, идиот, — дружелюбно отозвалась я.
— Ты, — выдохнул он с облегчением. — Вижу, что ты. Выглядишь… Страшно. А я думал, что тебя мыши съели.
— Не съели, — ответила я.
— Почему?
— Потому что я их убила.
Дневник 6
Здравствуй, дорогой дневник!
Волосы.
На фоне общей разрухи организма это не так уж страшно. Клык, когда увидел меня, едва не расплакался. Клава постучала себя кулаком по лбу. А Дрюпин смеялся, говорил, что я стала похожа на Бабу–ягу, только ступы мне не хватает. До тех пор, пока я ему не рассказала про анаконду. После этого он как то сразу потемнел и помрачнел. А я ему еще про шаги рассказала. Ну, тут он совсем стал землистым и отправился к себе в бокс, лежать и думать, как нам отсюда выбраться. Ну, может, телепортацию изобретет. И мы наконец телепортируемся. Туда, на берег моря.
А пока мне плохо. Лежу в новом боксе на пластиковом диване, пропахшем пылью, кашляю. В легких все таки осела эта дрянь, и она не дает мне нормально дышать.
Коростой еще покрываюсь. Приходила Клавдия с баночкой мази, сказала, что взяла в медпункте, но, мне кажется, она сама ее сделала. Из каких нибудь секретных слизней. Во всяком случае, воняет мазь омерзительно. Но, по уверениям Клавы, чрезвычайно целебна. Особенно в случае коросты.
Короста на самом деле доставляет массу неудобств, я покрыта коркой, как Мировой океан сушей, и эта корка не дает нормально жить. Потому что чешется. Потому что пошевелиться нельзя — корка сразу трескается, и из под нее брызгает кровь.
Локти и колени — отдельная песня. И ребра еще, кажется, сломаны. Одним словом, удачно сходила на разведку.
А волосы почти выпали.
Глупо, но это меня раздражает. То есть нервирует. Вот именно волосы. Не знаю. Мне кажется, что это лучевая болезнь, ничего не могу с собой поделать, думаю. Первым делом, проснувшись на следующий день после анаконды, я проверила — выпадают. И кажется, сильней, чем раньше. Если так, то я скоро стану похожа на Дрюпина. Или на Клыка. Интересно, у Клавы есть волосы? Она все время ходит в косынке, если и она лысая, то у нас тут просто заговор лысых. Или на самом деле радиация. Зубы и ногти ведь тоже выпадают.
Радиация. Или еще что похуже.
Достала дневник, переписала вчерашний день. Зачем то. Для потомков. Про анаконду. Про шаги. Не скажу, что как то дневник меня успокоил, но что то в этом было. Пока писала — не чесалась, так что от дневника есть польза. Потом читала письма, которые раздобыла. Читать их было вполне удобно,
