Мину бросает взгляд на книжную полку. Шведские и английские книги вперемешку. Слава богу, это не те романы, которые у
– Тебе нравится что-нибудь?
Взгляд Мину падает на «Любовника»[12], она вспыхивает.
– Да, вот эта очень хорошая, – отвечает она и трогает переплет «Степного волка»[13].
«Очень хорошая». Ей хочется прибить себя. Интересная, захватывающая, прекрасная. Какое угодно прилагательное прозвучало бы лучше. Но Макс выглядит приятно удивленным.
– Это одна из моих любимых, – говорит он.
– И вот эти мне очень понравились, – продолжает она, показывая на корешки книг и надеясь, что ее стремление произвести на Макса приятное впечатление не слишком бросается в глаза.
Она и правда читала эти книги, и они ей нравятся. Но она читает и другое. Фэнтези, научную фантастику. Это, наверное, показалось бы Максу инфантильным.
– «Чужой»[14] и «Записки из Мертвого дома»[15], – говорит Макс, когда видит, на какие книги она указала. Он смеется. – Веселые книжки не для тебя, так ведь?
– Веселые книжки вгоняют меня в депрессию, – отвечает она, и это правда. Но ответ звучит так претенциозно, что Мину смущается. – Вы не подумайте, я не выпендриваюсь.
– Я и не думаю, – говорит Макс, улыбаясь в ответ. – Тебе же еще шестнадцать.
Комментарий о возрасте раздражает Мину, но внимание Макса кружит ей голову. Она садится на черный диван. Макс ставит чашки на стол и садится рядом с ней. Расстояние между ними не больше метра. Она могла бы протянуть руку и коснуться его. Если бы была другим человеком – более смелым, более красивым. Как Ванесса, например.
– Как у вас хорошо, – говорит она.
– Спасибо.
Больше он ничего не говорит. Просто смотрит на нее своими зелено-карими глазами. Взгляд Мину перемещается на дымящиеся чашки с чаем, стоящие на журнальном столике.
– Вам нравится здесь? – спрашивает она. – В Энгельсфорсе, я имею в виду.
– Нет.
Она поднимает на него глаза, он улыбается. Мину и сама не может сдержать улыбки.
– Мы такие ужасные?
– Не вы, а другие учителя. Они не хотят ничего менять. Вначале я думал, что, возможно, они со временем примут мои идеи. Но прошло уже почти полгода…
Мину всегда думала, что учителя держатся единым фронтом. И во всем согласны друг с другом.
Он говорит со мной как с взрослой, понимает она.
– И что вы собираетесь делать? – спрашивает Мину.
– Не знаю. До лета подожду. А там видно будет.
Мину тянется к чашке, надеясь чаем заглушить рвущийся из груди крик: «Не уезжай!» Чай расплескивается через край, когда она поднимает чашку, и капля кипятка обжигает ей кожу.
– Осторожно, – говорит Макс, забирая чашку.
Его рука касается ее руки, и Мину рада, что сейчас он держит чашку, а то она расплескала бы чай на них обоих.
– Спасибо, – мямлит она.
Он вытирает чашку салфеткой и снова протягивает ей. Влажные пальцы Мину скользят по гладкой фарфоровой ручке. Она осторожно подносит чашку к губам и отхлебывает горячую жидкость.
– А ты? – спрашивает он.
– Что?
Макс немного подгибает под себя одну ногу, так чтобы повернуться к ней. Его рука лежит на спинке дивана. Если бы она совсем чуть-чуть подвинулась, он мог бы обнять ее, как тогда, когда они сидели на лестнице. Она могла бы прижаться к нему, положить голову ему на грудь.
– Я подозреваю, что Энгельсфорс и ты тоже не совсем верная комбинация, – говорит он.
Мину коротко смеется, нелепым нервным смешком, и отставляет чашку. Руки ее дрожат.
– Я ненавижу этот город, – говорит она.
– Я понимаю, – отвечает Макс. – Ты не вписываешься в него.
