– Не отрава! – передразнил его тот.
– Да не приучен ты к такому! Я-то почем знал? Оно у меня от кашля, лекарство наипервейшее, если не можно неделю хотя бы дома поваляться! Детям малым даже даем!
– Чего?! – как зверь дикий кряхтя и отдуваясь, выполз из ближайшего ельника Милован. – Детям малым?! Ох и туго им там живется! Так, слава Богу, я не доживу! – зычно расхохотался он.
– Ты зла не держи, – примирительно пробормотал пенсионер. – Знать не знал, ведать не ведал, что ладное для меня тебе худом обернется!
– Ох, чужеродец, непросто мне с тобой будет, – снова согнувшись, нырнул он обратно в ельник.
Уже вернувшись в келью, Николай Сергеевич прямо при товарище своем выпил такую же точно порцию лекарства. А еще, вытряхнув по несколько таблеток угля активированного, сам принял и Милована заставил.
– Выпей. От брюха больного.
– Опять отравой напоишь ведь, – недоверчиво посмотрел тот на черные кругляхи. – Черные, что уголь!
– Сам ты отрава! – зашипел на него пенсионер. – Это и есть уголь! Пей давай, а то бока намну.
Тот осторожно, морщась, проглотил-таки четыре черных кругляка.
Остаток ночи провели они маясь. Бородач – брюхом больным, Булыцкий – сомнениями насчет правильности таблеток. Впрочем, под утро оба, утомленные, задремали.
– Ну, здоров будь, чужеродец, – прогнав сон, хрипло приветствовал Милован своего знакомца.
– А? – подскочил тот. И спать толком не спал, но дрема была. Дрема, из которой так безжалостно вырвал его Милован. – Час который? – не сообразив, поинтересовался тот, да тут же опомнившись, добавил: – И тебе не хворать. Брюхо как? – вспоминая события предыдущего вечера, обратился он к товарищу своему.
– Ничего вроде, – прислушался тот к ощущениям внутренним. – Да и с кашлем легче. Не так уже вроде душит.
– Еще выпьешь?
– Да пес его знает… Боязно, – честно признался тот.
– Выпей! Оно, конечно, брюхо покрутит, да все равно не так уже, как нынче. А с кашлем попроще будет.
– Да и пес с ним, с кашлем-то! Вон сколько терпел, так и еще перемогусь.
– Ну как знаешь. Пошли тогда Сергия искать.
– Ишь и скор ты, чужеродец! Еще и проснуться не успел, а смуту наводишь.
– А чего тянуть-то? Мне к Сергию дорога. Как он не поможет, так и с Богом в путь.
– Куда тебя нелегкая несет-то?!
– К князю Дмитрию Ивановичу в ноги кланяться.
– Нет, нет, нет, – затряс головой тот. – Не помощник я тебе тут! И не проси, чужеродец, – остановил он уже собравшегося что-то сказать товарища. – Раз животы спасли насилу, так второй раз Бог миловать и не будет!
– Так сам собирался в Москву! К кузнечным или в дружину! Иль забыл уже, а?
– Собирался, – гневно сверкнул тот очами, – да померзнуть в дороге не собирался, и Бога искушать не собирался! Отсюда до Москвы, как три раза от Калины до обители Сергия!
– Сам, значит, пойду!
– Слышь, чужеродец! – взвился Милован. – Ты греха на мою душу не взваливай!
– А ты со мной иди!
И чем бы закончилась эта перепалка – неизвестно, но в это время в дверь кельи несильно, но властно постучались.
– Милости просим к нашему шалашу, – невесело откликнулся Булыцкий. Впрочем, это уже лишним было – дверь распахнулась, и в полумрак помещения статно вошел тот самый старик. Чуть поклонившись, он сел напротив гостей; так что теперь их разделяли лишь остывающие угли очага.
– Здравия тебе, старче, – поприветствовал его Милован.
– Здравия тебе, – эхом повторил Булыцкий и, чуть помолчав, добавил: – Когда к Сергию отведешь?
– Вот что скажу я вам, – негромко, почти шепотом, отвечал тот, глядя куда-то сквозь гостей, – чудны речи ваши, да еще чуднее диковины. Не от мира сего все. Так, стало быть, от Диавола или благодать Божья. – Тот снова замолчал, и Булыцкий, потеряв терпение, уже собрался окликнуть его, да Милован, схватив за локоть, одними губами прошептал: «Старец». – Да как понять: кто вы? – говоривший в упор посмотрел сначала на Милована, а затем и на Булыцкого, и от взгляда этого пенсионера как разрядом пробило. Отпрянув назад, тот разом утихомирился и теперь, присмиревший, сидел, ежась под взглядом визитера, не смея ни отвести глаза, ни произнести ни единого слова. А тот, помолчав, продолжал: – Бог есть сердце. У кого что камень, черствое, а у кого и молитвами да послушанием очищенное. Ум обмануть можно, а сердце – нет. Да только как научиться Бога слышать? Как сердце свое от сует очистить? Молитвы смиренные – вот путь к истине. Страсти усмирив лишь, человек способен узреть Творца да голос его услышать, да и то не всякому дано.
