вымотанные нервным напряжением да яростным боем, рубили они направо и налево, да так, что часто уже и не глядя своих или неприятельских воинов. И если поперву еще что-то на лицах прочесть можно было, то теперь уж и невозможно было. Перекошенные физиономии, но не от избытка чувств или напряжения. Нет… Как будто отдали все свои чувства и силы хохочущему где-то там сверху Богу Войны, укутавшему поле брани холодным своим саваном. Отдали, а тела опустошенные скорчились до оскалов мертвецких. И рубили не потому, что жизни защищали, а потому, что не могли не рубить! Остановиться – застыть на веки вечные истуканами означало.
И уже привиделось Булыцкому, что не через поле брани он идет, людьми кишащему, а через толпу оживших манекенов, причудливо перекрючившихся в каких-то нелепых позах, над которыми, хохоча и довольно потирая копытцами, скакал непонятный не то идол, не то демон. И всего-то надо, демона чтобы этого усмирить, – с полсотни шагов пробежать до цели, да вот только цель эта постоянно пляшет перед глазами, то вдруг подпрыгивая куда-то под облака самые, то проваливаясь, то по сторонам улетая. А еще ангел вдруг рядом с пенсионером возник. Сенька вроде, но и не Сенька. Как крыльями, руками размахивая, что-то там свое насвистывал парнишка, отчаянно тыча руками то в землю, то в небо, то гримасы страшные корча, словно пытаясь что-то проорать. Видя, что не понимает его пожилой человек, тот, коротко замахнувшись, влепил Николаю Сергеевичу короткую оплеуху.
– Что за чертовщина?! – отшатнулся тот, ничего не понимая. – Что за хрень?! – проорал он прямо в лицо сумасшедшему, да так, что аж глотка зашлась противной болью. Но зато все на свои места вдруг встало: и манекены в людей оборотились, и земля с небом плясать перестали перед глазами, и Сенька- ангел вдруг расплылся в улыбке. Поняв, в чем дело, пришелец, набрав побольше в легкие воздуху, с протяжным криком ринулся прямо к Дмитрию. Уже не глядя под ноги. Прямо в гущу месива.
Что-то крича, он пер напролом, прямо к оседавшему князю. Отовсюду: сзади, справа, слева, спереди, завидев хоругвь, начали стекаться дружинники. Поднимаясь с земли и придерживая руками кровоточащие раны, собираясь из разрозненных отрядов, они, вновь объединившись, двигались прямо на растерявшихся от такого чуда противников. Глаза в глаза. Вперед! Клинки чьих-то сабель, чудом не задевая Булыцкого, рассекали воздух в миллиметрах от кадыка, копыта лошадей то метили в висок, то нависали прямо над ним, грозясь обрушиться всей своей массой на пенсионера, но тот не замечал происходящего. Вцепившись в хоругвь, как утопающий в соломинку, он все пер и пер вперед. Напролом. Вдруг прямо перед ним выросла коренастая фигура, облаченная в щедро обагренные кровью доспехи.
– Роччиз, стой! – растекся в хищной ухмылке тот. Над головой пенсионера злобно сверкнул острый клинок, а сердце, подпрыгнув, замерло.
– А ну, песий сын! Монгол, дернувшись, выронил из рук саблю и безвольно повис на пронзившем его древке копья. В тот же миг мощная рука Владимира Андреевича, не пожелавшего остаться в городе и бросившегося вслед за пенсионером, ловко, как игрушку, оторвала от земли Булыцкого и с размаху усадила на круп коренастой лошадки. – А ты, пришелец, верткий! Втроем сбились с ног, тебя ища. Хоругвь держи! – прокричал он через плечо, рывком разворачивая коня и устремляясь прочь из свалки.
– Назад! Назад! – проорал в ответ пенсионер. – Назад, говорю тебе, черт леший!!! К князю!!!
– Что?!
– Разворачивай, кому говорят!!! Разворачивай!
– Кукиш тебе! Князь приказал.
– Вон, князь твой! Позади! Худо ему! Я помочь могу. Разворачивай, кому говорят! Утеку ведь!
– Куда?! – не сразу сориентировался тот.
– Туда!!! – ткнул тот пальцем, указывая направление.
Князя уже не было. Видимо, тому было действительно плохо. Или, не хотелось в это верить, погиб в бою. Развернувшись, князь ринулся прямо в самую гущу, ведя коня, отчаянно работая мечом, кромсая уже без разбору налево и направо. Булыцкий не отставал, пиная, лягая, колотя древком обступивших его воинов. Момент, и они прямо в центре, где на земле, судорожно хватая воздух ртом, лежал, держась за грудь, Дмитрий Иванович.
– Хоругвь держи! – с трудом перекрикивая гвалт схватки крикнул пенсионер, на ходу вручая Владимиру знамя. Слетев с коня, тот бросился к князю.
– Держись, князь! Держись! – судорожно рассыпая хрустящие упаковки, бормотал тот. – Вот вы где! – нашел он наконец нужные препараты. – Ч-черт! – выругался он, сообразив вдруг, что нужна бы вода, а он по запарке и не сообразил. Тело действовало быстрее разума. Рядом с ним грохнулся на колени раненый воин-кочевник. Ударом клинка ему рассекло артерию. Не помня себя, Николай Сергеевич схватил валявшийся на земле чей-то шлем и ринулся к мужчине. Секунда, и на дне емкости раплескалась горячая алая жидкость. Еще пара секунд ушла на то, чтобы вытряхнуть из пузырька нужное количество капель корвалола и разнокалиберных кругляшков.
– Пей! – подсунув под самый нос Дмитрию шлем, учитель впихнул ему в рот горсть таблеток. – Пей, говорят тебе! – прорычал он, наклоняя емкость так, чтобы кровь попала в рот князю. – Да пей же ты!!! – Дмитрий Иванович закашлялся, едва не расплескав содержимое, но все же выпил. – А теперь эти! Под язык!!! – Донской замотал головой, послушно принимая кругляшки нитроглицерина. – Ну и слава Богу! – окруженный со всех сторон кольцом московитов, он принялся обмахивать посеревшего Дмитрия, подгоняя кислород. Минута, другая, третья, и того начало отпускать: лицо вновь приняло нормальный цвет, дыхание выровнялось, а тело расслабилось.
– Что за зелье подсунул?! – чуть придя в себя, поинтересовался князь. – Все. Думал, Богу душу отдам, – прошептал он.
– Таблетки, – положив голову воина на колени, продолжал тот работать остатками торбы, действуя ею как опахалом. – Они в грядущем на каждую
