будет? Все о том же! И ладнее его живым восвояси отправить, чем у себя оставлять. Лис тот еще. Кабы смуту не поднял, за спинами нашими прячась. Сам же как-то говаривал: не силой, так хитростью свое возьмет.
Да и потом: Тимуру сильный враг под боком не нужен. Зачем? Разбили Тохтамыша и показали, кто сила. А о них и верно, как об отце с сыном говаривают. Лишись живота он на земле московской, как отец поведет себя?
– Прав ты, князь. Не нужен. Отпустить восвояси его. Там, глядишь, все и пойдет чередом своим: предательство да вражда. А нам и на руку, если жизнь сохраним да, Бог даст, союзниками станем.
– Нехристи они! – грозно прервал его Киприан.
– Ну так и что? – как обычно, войдя в раж, Булыцкий позабыл про все на свете: и куда занесла его нелегкая, и какие нравы здесь, и люди какие. – Молитесь Богу да службы служите по порядкам установленным! Кто просит веру неродную принимать? Может, терпимее хоть станете друг другу. Оно ведь сказано: возлюби!
Уж семь веков пройдет, и княжество Московское разрастется с силой, с которой по всему миру считаться будут! Уже и князья все на земле поклонятся Москве, уже и ковры-самолеты станут, что повозки сейчас, и к звездам люди полетят, так все одно глотки рвать будем, чья вера лучше да чей Бог сильнее. А крови сколько прольется, кто знает?!! Пермь пока великую христианить будут дружины княжеские?! Со старообрядцами пока резаться?! А в походах последних крестовых?! – сам не зная зачем, двинулся тот на патриарха, да так, что тот невольно попятился назад. – Так не лучше ли сразу мосты ладить начать? Кто хочет, тот пусть Аллаху молится, кому твой Бог люб больше, ему пусть молебны поет. В чужие монастыри кто просит лезть-то?! Так и пусть рядом и мечети и храмы стоят. Так, глядишь, крови еще большей, чем сегодняшнего дня, пролиться не дадите!
– Да что ты! – пришел наконец в себя Киприан. – Тьфу, ересь городишь! Знаешь, что за слова такие делаем, а?!
– Оно всегда следовать проще, чем свое держать! – не унимался между тем пришелец. – А ведомо ли тебе, сколько душ в огне сгорит, когда Никон почестями прельстится да церковь всю разворачивать начнет?! Когда за канонами греческими погонится?! Все с ног на голову перевернется! И то, что ты сейчас говоришь, и оно наизнанку вывернется!
– Ох, не вводи в грех, чужеземец! – впился в посох служитель, в упор глядя на нависшего над ним Николая Сергеевича.
– Москва – Третий Рим! Москва!!! – выпалил в ответ тот. – Четвертому не бывать! Так чего бы им на нас не равняться?! А для того чудеса показывать надобно христианские да веру, что науку, по миру нести. А для того и людей умных держать при князе. А взять их где?! Да только в университетах и взять! – Булыцкого уже несло, да так, что скакал он теперь с одной темы на другую, словно бы торопился и не знал теперь: а на чем остановиться?
– В поруб захотел?! – рыкнул Дмитрий, да так, что Булыцкий подпрыгнул на месте. – А ну как язык укорочу?! Или раз беду отвел, так все теперь дозволено тебе?! Ты место свое, пришелец, знай!!! Я пока на волю Бога да на молитвы твои, чужеродец, спасение свое списываю. Так то пока! А то ведь смотри: коль окажется, что от сатаны чудеса твои, на колу сидеть или на огне за вероотступничество полыхать!
Разом опомнившись, Николай Сергеевич мигом угомонился, в очередной раз проклиная собственную говорливость. Сообразил он теперь, что сболтнул лишнего даже по меркам своего времени, а тут… Память услужливо подсунула образ полыхающего столба, на котором, корчась, хохотал и бесновался раскольничий протопоп.
– Не серчай, князь, – неожиданно пришла подмога в лице Киприана. – Вещи хоть и чудные глаголет, да все в укрепление веры православной. Поперву соседствовать, а потом и главенство христианской веры показать, – негромко, но твердо продолжал тот. – И университеты в помощь: чудеса Божьи, да науки, что уже показал чужеродец, раненых вылечивая. Оно ведь и верно: как университет, так под началом церкви, и все, что делается там, – воля да чудеса Божьи. А раз чудеса, так и слава православию через земли понесется. Весть, что верой подкрепленные знания мир другим делают.
– В поруб его, чтобы ересь не городил, – забубнили вокруг воеводы, явно недовольные словами Булыцкого.
– А ну, молчать! – вступился за Булыцкого Владимир Храбрый. – Хоть и ересь городит пришелец, а хоругвь кто поднял? Он и подхватил! Кто кряду несколько дней божьих над ратниками чудеса вершил да других поучал?! – Мужи, недовольно ропча, мало-помалу успокоились, бросая взгляды то на Владимира Андреевича, то на уставившегося на них мертвеца с футболки, а то и на великого князя; а как он отреагирует на выходку чужака. – А князя кто исцелил?! Не он бы, так сейчас не победителя чествовали, но отпевали его. Или не так?
– Вот что я тебе скажу, – потомив, начал Дмитрий Иванович. – Ты, чужеземец, хоть и шустрый, но иной раз шибко умные вещи сказываешь. Не береди народ почем зря… Может, и прав ты, да мудрено слова твои услышать, а тем паче понять.
– Ты за труд не сочти, – снова взял слово Владимир Андреевич, – расскажи, коль знаешь, про меня.
– А будущее знать свое – труд великий. Хочешь ли крест такой взвалить на спину себе?
– Хочу, – чуть подумав, твердо отвечал тот.
– А где и за грех держат знание такое, – тянул время, собираясь с мыслями пожилой человек. Ведь в самом деле: уже полез на рожон и рассказал больше, чем стоило бы, так чуть не поплатился. А ляпни он теперь про попытки Владимира трон занять после смерти Донского, так и неизвестно, чем закончится все. Тут уж наверняка надо бить. И так, чтобы Владимира не обделить почестями, и так, чтобы отвадить его от попытки той неудачной.
– Не томи, расскажи, что знаешь, – снова попросил Владимир Храбрый.
– Добрая о тебе память останется, Владимир Храбрый, – взвешивая каждое слово, начал Булыцкий. – Ты в великом деле объединения Руси надолго в
