на князя. А раз так, то и хотел так выйти из живо возрождающейся столицы, чтобы даже взглядами с ним не зацепиться. А вот с Владимиром да товарищами своими, Твердом да Милованом, проститься зашел.
– Ну, будь здоров, чужеродец, – поклонился Владимир Храбрый.
– Ты, Никола, у Сергия в монастыре и за нас свечки ставь, – обняв товарища, попросил Милован.
– И тебе за все спасибо! Наук ты мне хороших преподал, – последовал примеру бывшего лихого Тверд.
– И вам спасибо, – растрогался преподаватель.
– Ты вот чего, Никола, – деловито продолжил Милован. – Сеньку забери с собой. Он и юродивый хоть, а все одно Киприан недобро поглядывает на него. От греха.
Путь назад был намного быстрее. Теперь пришельцу дали скрипучую повозку, круп да несколько крепких сопровождающих, и уже на третий день под Сенькино щебетание телега закатилась в ворота обители.
– Ну, здоров будь, пришелец, – поклонился Булыцкому старец. – Молва о тебе по княжеству шагает. Наслышаны о тебе многие: беду как большую отвел от Московии. О том, как крови пролитию свершиться не дал и как души спасал православные после брани. О том, как князя поучал, да о том, как поверил он тебе. Тебе бы в Москве остаться: там тебе и почет, и достаток, и жизнь побогаче. Чего остаться не захотел?
– А нечего мне там делать, – проворчал в ответ тот. – И здесь дел невпроворот.
– Осерчал, – даже не спросил, а утвердительно усмехнулся старец.
– А тебе какая беда? То я грешник, а ты – святой, – резко развернулся тот, но Сергий остановил его, ловко схватив за локоть.
– А ты, видно, думаешь: все по умыслу твоему делаться должно?
– Ничего я теперь не думаю, – буркнул тот в ответ.
– Не серчай, – попытался успокоить пенсионера собеседник. – С твоего полета небось каждого тьфу-человечишку видно, что друг на друга наплести готовы да продать хоть мать, хоть князя, да хоть Бога самого? И лихого каждого, и каплю крови каждую пролитую? Московское княжество князья рязанские да нижегородские продали; а чего случись, первые же мечи и обнажат против князя великого Дмитрия.
– Одного не пойму: я крови одной пролиться не дал, так, получается, взамен нее другую, большую, может, лью.
– Думаешь, что все тебе ведомо? Так гордыня то, – опустился старец на пень и отрешенно уставился в одну точку. – А Московия, хоть и отбилась раз, так все одно княжество молодое да на распутье стоящее. Вон литовцы к латинянам как подадутся, так и новая кровь недалече. Тверяне – тоже земли могучие. Что случись, и за Ольгердовичами пойдут. А кто их удержит? Царьград? Так там замятня на замятне. А грех тот мой.
– Ты о чем?
– Давно вижу: маешься ты, да понапрасну все. Давно Дмитрий в слова твои поверил, да лишь виду не показывал, что к сече готовится за Москву. Оно чем меньше знает народу, тем покойней. Сам знаешь: Тохтамыш он лукавый. Не силой, так обманом. Князь сам приезжал, совета спрашивал: как быть.
– Князь?
– Тохтамыш – сила грозная, да нет в нем непобедимости. Неровня он покровителю своему – Тимуру. Тохтамыша разбей, так только раззадоришь и, чего доброго, Тамерлана гнев навлечешь. Сегодня с сотней пришел, завтра с сотней сотен вернется! Орда – сила. Хоть и неспокойно там, да все одно: силищи в ней, что в медведе раненом: берегись, коль рядом оказался. И жить нам с ней бок о бок да с княжеством Самаркандским.
Тохтамыш за золотом да славой победителя пришел; так и получит все, желанно что ему. Получит, и, Бог даст, пойдет вражда между ним да покровителем его. А княжеству нашему – так передышка. И на том слава Богу.
– И для этого меч поднять на земли русские? А кто науськал, скажут? Да чужеродец и науськал и научил.
– И для этого, – так же негромко отвечал Радонежский. – Или не твои слова: княжество, что зипун латаный: каждый себе голова?! А ежели не одно княжество, а поболе? Дюжина? Да полбеды, каждый сам по себе! Еще и делят все что-то князья! Еще и междоусобицы. И так кровь льется невинная! Так лучше разом вылить ее всю до дна, да так, чтобы не осталось ни капли черной вражды между князьями! Так, чтобы и из князьев один остался. Дмитрий Великий, что знамя православия в мир нести будет! Молюсь я, чтобы крови боле не проливалось. Молюсь, да чует душа: литься ей еще и литься. Пока в сердцах князей вражда да зависть друг к другу. Пока князья гордыней обуяны, нет и не будет покоя да мира на земле нашей. Единый князь нужен. Чтобы ни одна шельма слова поперек не сказал. Чтобы, беда коли, все как один ратью встали, а не прятались за стенами за своими. На то и благословил князя Дмитрия.
– На братоубийство, стало быть.
– На братоубийство.
– Прости меня, старче, – для себя неожиданно Булыцкий пустил слезу. – Что на головы свалился, прости. Прости, что смуту в головах породил, что переиначил все.
– Не за что прощать мне тебя, чужеродец. Воля Божья на то, стало быть. Ты крови великой пролиться не дал, на том и благодари Небеса. Тебе оно тоже ох как несладко!
– Благослови, отче, – сам не понимая зачем, попросил вдруг пенсионер.
