– Тратить на бесполезные наряды и драгоценности для неверных жен и проституток? Да я лучше выброшу деньги в море.
– Ты уже дней десять себе тут муженька подыскиваешь. Вот мы и решили, что сейчас одного получишь.
– Вы подбросили монетку, чтобы решить, кто из вас будет муженьком, не так ли?
– Нет, милашка, мы хотим подбросить тебя, а награда достанется тому, кто первый в тебя войдет, – Лаклан холодно улыбнулся, пытаясь притянуть ее к себе, – да, достанется тому, кто пустит тебе кровь, моя радость.
– О, вот как? – Эфрика согнула пальцы.
– Надеюсь, первым буду я.
Дженкин содрогнулся, когда она полоснула ногтями по лицу Лаклана: он помнил, как остры могут быть длинные изящные ногти женщины из клана Каллан. Лаклану повезло, что глаза остались целы. Дженкин даже заподозрил, что Эфрика смягчила свой удар и лишь чуть-чуть оцарапала кожу Лаклана, потому что крови было немного, да и кровяные бороздки на щеках выглядели неглубокими. Дженкин почувствовал, как старый голод шевельнулся в нем при запахе теплой свежей крови, смешанной с легким благоуханием цветов, но он приказал себе забыть об этом и сосредоточился на назревавшей внизу схватке.
Какой-то его части по-прежнему хотелось взреветь, немедленно остановить насилие, которое чинили над Эфрикой, но он продолжал сдерживаться. Будет лучше, если она справится с ними на свой лад. Эфрика была ловка, сильна и хитра. Возможно, этого хватит, чтобы вырваться из ловушки. Меньше всего ей нужно было привлекать к себе чрезмерное внимание, и ей хватало ума, чтобы это понять. Освободись она сейчас, никто об этом случае не узнает. Неудавшиеся насильники, конечно, болтать не будут. А если вмешается он, без разницы как, этот оскорбительный случай получит огласку. Не исключено даже, что парни попробуют использовать его нечаянное свидетельство, чтобы склонить Эфрику к свадьбе, которой она явно не хотела.
С чувственной ловкостью, впечатлившей Дженкина, Эфрика смогла уклониться от захвата обоих мужчин. Но вскоре стало ясно, что это ее не спасет. Для двух мужчин, погрязших в лени и потакавших себе во всевозможных пороках, Лаклан и Томас действовали поразительно быстро и умело. В душе Дженкина шевельнулось тревожное чувство, что эта жестокая игра была им знакома.
Раздумывая о том, как положить делу конец, сохранив большинство своих тайн и тайн Эфрики, Дженкин увидел, как удача покинула женщину. Гнев захлестывал его каждый раз, когда они гнались за ней, каждый раз, когда пресекали ее попытки бежать, каждый раз, когда дотрагивались до нее. С женщиной нельзя так обращаться. Он знал, что Эфрика была связана с его кланом через брак своей сестры, и это делало ситуацию не только преступлением, но и личным оскорблением. Дженкин не был уверен в причинах, но ясно осознавал, что дело в Эфрике: он так свирепеет именно оттого, что жертва – она.
Затем они швырнули ее на землю, Томас прижал ей руки, присев возле головы. Лаклан быстро навалился на нее, не давая ей даже двинуться.
Дженкин позабыл о тайнах, которые нужно было хранить; он не думал и о том, что Эфрика может почувствовать себя униженной, если ее увидят в таком оскорбительном положении. Даже солнце вылетело у него из головы. Утробное рычание вырвалось из его глотки, когда он прыгнул вниз.
Эфрика прошипела проклятие, когда Лаклан увернулся от ее пинков и прижал ее к земле. От страха она чувствовала горечь во рту, но извивалась, продолжая бороться. Хотя поведение мужчин беспокоило ее с самого начала, она никак не могла подумать, что они способны на такую жестокость. Может, это и было грубой попыткой заставить ее выйти замуж за одного из них, но она была абсолютно уверена в том, что они собирались ее изнасиловать. Пришла мысль, что они уже договорились, как делить ее приданое сразу после того, как священник отдаст ее в жены тому или другому.
– Так, радость моя, похоже, награда уйдет ко мне, – сказал Лаклан, поднимая ее юбки.
– Если ты это сделаешь, то уйдешь глубоко в могилу, – резко сказала она. – Ты умрешь за это!
– Да, девочка, умрут. Оба.
Нападавшие едва успели насторожиться при звуке этого сильного голоса, когда Эфрика вдруг оказалась свободной. Она подняла голову и увидела, как Лаклана, а затем и Томаса швырнуло через сад и прямо в дерево. Секунда, и она узнала человека, который шагал к ошеломленным, тихо стонавшим злодеям. Дженкин Макнахтон был здесь: не во сне, а наяву, и он пламенел от ярости. Вспомнив, что эта эмоция способна сотворить с Макнахтоном, Эфрика вскочила на ноги и бросилась к нему, когда тот схватил обоих мужчин за вороты камзолов и поднял вверх.
– Нет, – сказала она, проскользнув под его рукой и положив руку ему на грудь. – Только не убивай их.
Дженкин посмотрел на нее сверху вниз, и ее сердце екнуло. Красивые черты его лица исказились, придав ему невероятно жестокий вид. Его золотые глаза были глазами хищника. Дженкин держал неудавшихся насильников на несколько дюймов от земли так, будто те ничего не весили. Затем постепенно его ярость начала ослабевать, лицо немного разгладилось, рычание, которое искажало его чувственный рот, стихло.
– Лучше оставь их где-нибудь на видном месте. И где у них хватит ума на то, чтобы открыть глаза.
– Это запросто.
Эфрика вздрогнула, увидев, как он столкнул их лбами и бросил обратно на землю. Бросив быстрый взгляд на нападавших, она убедилась, что придут в себя они нескоро. Она повернулась к Дженкину, чтобы спросить, откуда он взялся, когда тот зашатался.
– Что такое? – настойчиво спросила она, обвивая рукой его талию, чтобы помочь ему удержаться на ногах.
– Солнце еще не село, – слабым голосом ответил он.
Эфрике хватило секунды, чтобы оценить последствия его поступка. Она пробормотала проклятие и повела его к замку. Оказавшись под защитой его прочных стен, Дженкин почувствовал себя лучше настолько, что смог ответить на ее просьбу и показать, где находятся его комнаты. Когда они добрались до них, она уже почти полностью держала на себе его вес. Упав без сил на кровать, Дженкин шепотом попросил вина. Наполняя ему кружку, Эфрика по запаху напитка смогла понять, почему тот попросил пить. А кроме того, она со всей ясностью вспомнила, кто такие Макнахтоны.
Опустошив вторую кружку вина, Дженкин уснул. Эфрика стояла у его кровати и изучала его. Цвет его кожи улучшился, и, спящий, он снова был притягательным темным мужчиной, которого она знала все эти три года. Она вздохнула и тряхнула головой. Мужчина, который молниеносно появился, чтобы спасти ее, который разбросал ее насильников, как подушки, который был готов убить двух человек, оказался бессилен перед слабым светом заходящего солнца.
– Мой герой, – прошептала она и отправилась на поиски стула, чтобы присматривать за Дженкином, пока он не придет в себя.
Глава 2
Эфрика слабо улыбнулась, глядя, как Лаклан и Томас помогают друг другу встать на ноги. Окинув сад безумными взглядами, они бросились бежать, словно сам дьявол кусал их за задницы. Знай они правду о человеке, который так легко их раскидал, они, вероятно, испугались бы еще сильнее. Хорошо, если проблемы с ними на этом закончатся.
Отойдя от окна, она налила себе немного простого вина, которое Дженкин, видимо, держал для гостей, и снова села возле его кровати. Вскоре появился Дэвид и, услышав, что случилось, предложил посидеть с отцом, но она отправила его заниматься своими делами. Он явно желал вернуться в большой зал, чтобы поесть с друзьями, а Эфрика старалась не попадаться никому на глаза некоторое время. Меньше всего ей хотелось столкнуться лицом к лицу с теми, кто на нее напал. Дэвид объяснил ситуацию ее кузине леди Барбаре Мэтсон, так что женщина не станет искать ее или беспокоиться.
Сделав маленький глоток вина, Эфрика принялась изучать высокого стройного мужчину, распростертого на кровати. Она чувствовала, что безрассудно в него влюблена, несмотря на то, что три года старалась задушить в себе любовь, – и это раздражало ее. Глядя на него, можно было понять девушку: Дженкин был красивым мужчиной с иссиня-черными волосами и кожей сливочного цвета. Длинный прямой нос, высокие скулы и твердый подбородок придавали лицу аристократичный вид; золотистые глаза с густыми ресницами и чувственный рот добавляли тепла, которого часто недоставало его тонко вырезанным чертам. Внешность делала его мечтой любой женщины. Избавиться от влечения к этому мужчине она решила из-за его характера. Очевидно, придется приложить больше усилий.
Эфрике давно стоило понять, что ее по-прежнему влечет к Дженкину. С первой встречи в Кембране, когда ей было всего шестнадцать, он вошел в ее грезы и остался там. Прибыв ко двору, она узнала о его любовных похождениях, и муки должны были послужить ей уроком. Не удались Дженкин от двора, Эфрика встречала бы его в компании одной или нескольких женщин, – и, с горечью думалось ей, без сомнения, страдания стали бы страшнее. Так нельзя было жить – но вряд ли она могла что-то с этим поделать.
Закончив пить вино, Эфрика поудобнее устроилась в кресле, положив ноги на край кровати. Она останется с Дженкином до тех пор, пока тот не поправится наверняка, а потом приложит все силы, чтобы держаться от него подальше. Она не даст своему сердцу попасть в плен к распущенному мерзавцу, живущему в тенях. Закрыв глаза, она добросовестно перечисляла все недостатки Дженкина, пока не уснула.
Дженкин медленно открыл глаза в комнате, освещенной только свечой, которая стояла возле кровати. Секундой позже он вспомнил, отчего лежит в постели и чувствует себя не очень хорошо. Он огляделся и остановил взгляд на паре маленьких ступней в чулках, покоившихся на краю кровати. Оценив стройные ножки, которые почти касались его колена, он взглянул на их обладательницу и усмехнулся. Раскинувшись в кресле, Эфрика занимала слишком много места для маленькой женщины; тонкие руки свисали с подлокотников. Но и теперь тяжелое кресло с витиеватой резьбой подчеркивало ее хрупкость. Дженкин удивился, как Эфрике удалось сдвинуть кресло с места, но затем вспомнил силу, которую та проявила, помогая ему добраться до комнаты.
Осторожно, стараясь не задеть ее, он сел, опираясь спиной на взбитые подушки. Хотя Эфрика выглядела еще юной, ее черты уже утратили детскую мягкость шестнадцатилетия. Густые медовые с золотом волосы струились спутанными волнами и ложились на сиденье вокруг узких бедер. Прекрасная кожа слабо золотилась. Тонкие правильные черты лица казались слегка похожими на кошачьи, но губы были полными и соблазнительными. Даже когда Эфрике было шестнадцать, они могли пробудить в мужчине страсть. Теперь искушающие губы были чуть приоткрыты; девушка тихонько посапывала. А длинная красивая шея лежала так неудобно, что, проснувшись, Эфрика, наверное, почувствовала бы боль.
