уму неподвластен.
– Но если…
– Никаких «если», Мариоса. Всегда. Беспрекословно. Повиноваться.
Девушка кивнула и снова набрала в грудь воздуха для нового вопроса…
– Тебе не будет сложно принести мне воды? – быстро, пока послушница не успела произнести ни слова, попросил Шахнал.
Девушка с готовностью кивнула и бросилась на первый этаж – в трапезную. Мужчина же устало потер переносицу. Когда-то давно он был таким же. Любопытным суетливым мальчишкой с миллионом «почему» и неодолимым желанием сделать мир лучше. Сочувствовал магам, дэйнам, колдунам. Но со временем пламя, горевшее в душе, погасло. Яростному рвению на смену пришли смирение, хладнокровие и понимание того, что если маги и невиновны в собственной судьбе, то колдуны – как один, преступники. А еще через некоторое время отец перестал жалеть и магов.
Мариоса, принесшая воду, снова опустилась на пол, скользнула губами по облачению жреца, снова дождалась касания лба перстом, но теперь сидела молча, только во все глаза смотрела на мужчину, склонившегося над книгами. Тот сделал несколько глотков, перелистывая пожелтевшие страницы, и погрузился в чтение.
Увы, фолиант за фолиантом откладывался в сторону безо всякого результата. В Шахнале зрело недовольство. Ни-че-го. Совсем!
Предпоследнюю книгу отец распахнул с такой яростью, что порвал ветхий корешок. Через пару минут захлопнув и ее, жрец взял в руки последний том. В груди разгорался гнев, подогретый глухим раздражением. Надо успокоиться.
– Нашел, – хриплым голосом наконец сказал молельник. – Тут сказано, что Маркус может замолчать, если мирские хлопоты утомят его. Тогда он предоставляет смертных себе самим, предпочитая не вмешиваться.
– Значит, он просто… отдыхает? – наивно спросила девушка. – А когда вернется, дэйны как раз разберутся с магами?
– Да. – Гнев в груди Шахнала разгорался все сильнее.
Конечно, Маркус – бог, и пути его неисповедимы, но как он мог бросить людей в дни подобной смуты!
Рывком поднявшись со скамьи, отец стремительно вышел из библиотеки, забыв про Мариосу.
Маркус не отвечает на молитвы, однако это не значит, что молитвы при этом должны заканчиваться. Никто не знает, когда бог вновь снизойдет до смертных – через день, год или эпоху, но, вернувшись, он пожелает знать, что не забыт. На то и нужны жрецы. Вот только… как ни крути, а не хотел Шахнал впустую простаивать на коленях, взывая к молчаливой пустоте. Не хотел зазря доказывать тишине, что он-де по-прежнему верит и почитает бога.
Эта дикая мысль появилась и пропала, оставив в душе еще большее недовольство.
– Отец мой?
Шахнал остановился и повернулся к послушнице, что все это время следовала за ним как тень. Девушка стояла, привалившись спиной к стене, и терла виски.
– Что такое? – нахмурился мужчина.
– Голова закружилась… – Мариоса попыталась сделать шаг, охнула и стала оседать на пол.
Выругавшись про себя, жрец подхватил отяжелевшее тело. Еще одна напасть! Злясь неведомо на что, молельник понес подопечную в келью, досадуя, что забыл проследить, чтобы дуреха поела, вместо того чтобы всюду за ним ходить хвостом. Вот и получается – он не пошел в трапезную, потому что не испытывал голода, а послушница, потому что не имела права что-то делать без разрешения старшего. Вот ведь…
Мысли прервались, когда девичья рука, до того безвольно лежащая на плече мужчины, вдруг обхватила его за шею. Жрец ощутил, как теплое тело доверчиво льнет к нему, как вздымается от дыхания полная мягкая грудь. Показалось, будто послушница трется щекой о его плечо… Раз. Другой. Третий. Он сбился с шага, остановился и внимательно посмотрел на девушку. Та безвольно лежала на его руках – щеки бледные, глаза закрыты. Странно. Однако уже через миг Шахнал снова ощутил все те же поглаживания. Не останавливаясь, жрец посмотрел на свою ношу – ничего. Несчастная была неподвижна.
Войдя в келью послушницы, мужчина осторожно опустил подопечную на жесткое узкое ложе. Девушка свернулась клубочком и медленно приоткрыла глаза:
– Отец мой?
– Что, дитя?
– Посидите со мной…
– Тебе нужно поесть. – Игнорируя ее просьбу, мужчина направился к двери.
– Пожалуйста, всего минутку! Одной так страшно…
Раздраженный вздох вырвался из груди Шахнала. И все же он вернулся к кровати и опустился на краешек, глядя на девушку. Ребенок еще. Не понимает, что здесь – в святом месте – все одиноки. И к этому надо привыкать уже сейчас. Однако стоило молельнику сесть, как послушница взяла его руку и, приложив к своей щеке, закрыла глаза. Вздохнула. Дитя неразумное.
