свинины, мраморные, блестящие жиром. Представление Мэгги о домашнем завтраке. Моему дедуле она бы понравилась. Он крепко верил в завтраки. Правда, «Нифтифриз» терпеть не мог.
Мэгги увидела, что я смотрю на бекон.
– Ты можешь починить плиту?
– Не сейчас. Мне нужно на работу.
Она вытерла глаза ладонью.
– Пустая трата бекона. Прости.
– Неважно.
– Мне пришлось обежать шесть магазинов, чтобы найти его. Это была последняя упаковка, и они не знали, когда привезут еще.
Ответить мне было нечего. Я нашел вентиль и перекрыл газ. Принюхался. Затем обнюхал плиту и всю кухню. Запах почти улетучился.
Тут я заметил, что у меня трясутся руки. Попытался достать из шкафчика пакет с кофе и уронил его. Пакет с влажным хлопком ударился о стол. Я оперся дрожащими ладонями о столешницу и навалился на них, стараясь унять дрожь. Теперь начали дрожать локти. Не каждое утро угрожает тебе взрывом собственного дома.
Хотя, если задуматься, это было даже смешно. В половине случаев газ просто не поступал. И именно в тот день, когда он появился, Мэгги решила поиграть в газовщика. Я подавил смешок.
Мэгги все еще хлюпала посреди пола.
– Мне правда очень жаль, – снова сказала она.
– Все в порядке. Забудь об этом.
Я снял руки со стола. Они больше не тряслись. Уже что-то. Я вскрыл пакет с кофе и проглотил его жидкое содержимое холодным. Кофеин успокаивал.
– Нет, мне правда жаль. Я могла убить нас обоих.
Я хотел сказать какую-нибудь гадость, но в этом не было смысла. К чему напрасная жестокость.
– Ну ведь не убила. Значит, все в порядке.
Я отодвинул стул, опустился на него и посмотрел в открытое окно. Смог над городом из рассветного желтого становился утренним сине-серым. Внизу люди начинали новый день. До меня доносились звуки: крики детей по дороге в школу; дребезжание ручных тележек разносчиков; скрежет двигателя грузовика, лязгающего, визжащего и посылающего в небо клубы черных выхлопов, которые вплывали в окна вместе с летней жарой. Я нашел свой ингалятор и сделал вдох, потом заставил себя улыбнуться Мэгги.
– Как в тот раз, когда ты решила прочистить электрическую розетку вилкой. Просто запомни, что нельзя искать утечки газа при помощи огня. Это плохая идея.
Кажется, я выбрал неправильные слова. Или неправильный тон.
Шлюзы Мэгги вновь открылись нараспашку – она не просто сопела и плакала, а рыдала в голос, слезы струились по ее лицу, из носа текло, и она повторяла снова и снова: «Мне очень жаль, мне очень жаль», – словно запись я-лу, только без инфразвуковой пульсации, которая настраивала слушателя на веселый лад.
Некоторое время я смотрел на стену, пытаясь переждать и размышляя, не взять ли наушник и не послушать ли настоящий я-лу, но мне не хотелось сажать батарейку, потому что хорошие батарейки сейчас поискать, и в любом случае не стоит отключаться, когда она так ревет. Поэтому я сидел, а она плакала, и в конце концов мне это надоело и я уселся на пол рядом с ней и обнимал ее, пока она не затихла. Наконец Мэгги перестала плакать и начала вытирать глаза.
– Мне очень жаль. Я запомню.
Должно быть, она увидела выражение моего лица, потому что повторила:
– Правда. Запомню. – Потом вытерла плечом ночной рубашки нос. – Наверное, я выгляжу ужасно.
Она выглядела опухшей, красноглазой и сопливой.
– Ты выглядишь хорошо. Просто замечательно. Выглядишь на все сто, – сказал я.
– Врун. – Она улыбнулась и покачала головой. – Не думала, что так расклеюсь. И сковородка… – Снова покачала головой. – Наверное, это ПМС.
– Прими джинолофт.
– Не хочу трогать гормоны. Знаешь, на случай… – Мэгги опять покачала головой. – Я все думаю, может, на этот раз, но… – Она пожала плечами. – Не обращай внимания. Я расклеилась. – Она снова прижалась ко мне и затихла. Я чувствовал ее дыхание. – Просто я продолжаю надеяться, – наконец сказала она.
Я погладил ее по волосам.
– Как суждено, так тому и быть. Мы должны сохранять оптимизм.
