деле.
«Есть несколько альбомов со старыми фотографиями, пачка негативов и твои письма. Дай мне знать, что с ними делать», – продолжала твоя жена.
Надо же, ты их сохранил. Не ожидала от тебя такой сентиментальности.
«Приезжай, если сможешь». Бедная девочка. Мы с ней почти одногодки, но суть не в возрасте.
Мой банковский счет пуст. Скребусь по карманам, заначкам, вытряхиваю из копилок, занимаю у тех, кто еще дает в долг, и отправляю ей, за вычетом на бензин и сигареты. Ты учил меня иметь дела только с профессионалами. Мой адвокат был наипрофессиональнейший профессионал. Среди членов своей адвокатской коллегии он считался самым главным членом. Правда, его расценки посадили меня на прочную мель. И даже этот гигант юриспруденции не смог переправить меня через границу. Я не приехала ни тогда, ни потом. Представители городской администрации, доценты всевозможных кафедр, все твои красавицы и умницы, родственники, с которыми ты не общался последние двадцать лет, твои читатели, почитатели, враги и завистники, многочисленные ученики и студенты – там были все, кроме меня. Речи, где пафосные, где трогательные. Слезы, какие искренние, какие за компанию. Безвременно, безнадежно, бесповоротно… и другие «без», без которых не обходятся подобные мероприятия.
Жизнь в разных странах обуславливает характер общения. Но даже когда мы встречались, мы так и не могли перейти тот мост, который делает людей близкими. И, разрушая малейшие иллюзии, которые могли бы возникнуть с обеих сторон, я продолжала называть тебя на «вы» и никогда не звонила первой.
– Здравствуй, моя хорошая.
– И вам не хворать, Михал Семеныч.
Дважды я нарушила свое правило. Как-то ты пропал надолго. Даже не писал. Боялся, наверное, что я свалюсь тебе на голову без предупреждения и разобью ореол совершенной личности, который ты вокруг себя создал. Тоже мне, нашел чего бояться.
– Здорово, Михал Семеныч. Хватит шифроваться, вас вычислили и сдали.
На другом конце провода повисло неловкое молчание.
– Прости, моя хорошая, я не звонил, закрутился, так получилось.
– Плохо врете, Михал Семеныч. Но я не собираюсь читать вам морали, а хочу пожелать счастья в личной жизни, ну и всего, что там в таких случаях желают.
–
– Неужели? Она что же, младше меня? Ну вы даете, парниша. Вы с этим делом поосторожней, оно уголовно наказуемо.
– Как ты узнала?
– Интуиция. Привет Фрейду и Юнгу. Да ладно вам, ничего нет плохого в том, чтобы теорию общественных взаимоотношений, которую вы преподаете, закреплять непосредственно, практикой тесного контакта. У меня, кстати, препод тоже симпотный.
– Прекрати, пожалуйста.
– Все, все, умолкаю и освобождаю эфир. Правда, я действительно за вас рада. Только, пожалуйста, не портите девочке жизнь. И женитесь, блин, уже.
В какой бы уголок планеты тебя ни заносило, ты всегда звонил в день моего рождения. Это был своего рода ритуал, точка отчета в системе координат и в то же время очередная «галочка» в списке дел, которые забудутся, если не записать. Ты никогда не забывал, кроме последнего раза. Мне исполнялся двадцать один год. Я была совершенно одна в чужой стране, по законом которой мне теперь официально разрешалось пить алкоголь. Как будто до этого я спрашивала у кого-то разрешения. Я просидела весь вечер у телефона, рассматривая через прозрачное стекло почти пустого бутыля стены моего съемного полуподвала. «
Ты дни рождения не праздновал. Более того, не очень любил, когда тебе о них напоминали. Тем не менее я знала – ты будешь ждать, поэтому решила не звонить. Но не выдержала. Гордость разрушает веру, а я все-таки верила, что тебе не все равно.
– Наше вам с кисточкой, Михал Семеныч.
– Здравствуй, моя хорошая.
Упреки – это не по моей части. Кто кому и когда не позвонил – не важно. Кто кого и когда недолюбил, недопонял, недослышал – тоже мелочи жизни. Проехали.
– Поздравляю и все такое. Надеюсь, у вас все пучком.
– Послушай. Мы же взрослые умные люди. Может, хватит уже мне выкать?
