каким-то образом получив «добро» на строительство экспериментальной АЭС на быстрых нейтронах Беловерская-2 с гелиевым охлаждением и эксперименты по удержанию тонкого тела.
Спустя еще два года решил проблему посмертного трудоустройства рабочих. Им всего-то нужно было в момент физической гибели иметь при себе ампулу с обогащенной гелием протоплазмой, не позволяющей душе нырнуть в «луч». Спустя пару часов после смерти можно было заступать на последнюю – бессрочную – смену. Первые же опыты с тонкими телами добровольцев показали, что спиритуализованный теплоноситель не оставляет шансов жидкому натрию. Весть о «Локтевском контуре» разнеслась быстро. Отчасти потому, что гелиевое охлаждение давненько привлекало к себе внимание тепловиков – дешевле, безопаснее, проще в эксплуатации, строить легче. Отчасти – из-за того, что испытать свою модель гению-экспериментатору пришлось лично. Юрка погиб в лаборатории во время опыта: иные шептались, что наложил на себя руки высоконаучным способом, чтобы залезть в реактор.
Сашка был первым, кто согласился носить при себе ампулу. Уж очень уговаривал друг. Мол, мужики не станут – суеверные, как моряки. А если найдется один смельчак, за ним и другие потянутся. Сашка, конечно, заявил, что в приметы не верит, даже Мишку уговорил поддержать затею. Только, может, и стоило прислушаться к суевериям. Двух недель не проносил Сашка склянку, как случился роковой пожар.
Он пришел в контур третьим. Вторым был Коля Калитин, явившийся на станцию после автокатастрофы.
Юрий нырнул в реактор сам, никому не доложившись. Вписали его потом задним числом, когда при первой диагностике нового контура обнаружилось, что Локтев назначил себя начальником смены. Сашка стал его замом.
Отлучаться далеко от контура, понятно, никто не стал бы. Но порой Юрию приходилось выныривать во внешний мир для общения с начальством, даже целые круглые столы собирали в зале возле реактора – не хватало в научной жизни умной головы Юры Локтева. В такие часы Александр становился в контуре главным. Со своими печалями и страхами призраки шли к нему. Тогда задачей Сашки было успокоить и утешить, при этом сохраняя хороший ток теплоносителя и равномерное распределение смены в контуре.
Это давало силы не думать о том, что потерял он сам. О Гале, которую так и не попросил стать его женой. Промолчал. А Мишка попросил. И о предчувствии плохом тоже промолчал. Теперь не станет.
– Юр, – он пристроился в потоке рядом с начсмены, – там проблема в стенке. Мне кажется…
– Кажется, – мелькнула мысль Юрки, – крестись. Легированная сталь. Все в полном порядке.
– Юр, не было бы протечки… – попытался настоять на своем Сашка.
– Не будет. Сам считал.
– Юр…
Гелий увлек их снова в реактор, к уран-плутониевым таблеткам, к тепловыделяющим сборкам с остаточным содержанием урана-235. Разогретые до предела мысли путались.
– Да перестань ты дуть на воду! Умер при утечке теплоносителя, вот и паникуешь при каждом волнении среды, – утешил Юрка. – Дыши ровно, Сань. Увидишь желтый луч – греби в другую сторону.
Оба почувствовали, как ток изменился, гелий рванул в сторону, увлекая их невесомые оболочки.
Навстречу хлынул холод адиабатически расширявшегося газа. Желтый адский холод, который едва ли могли когда-нибудь почувствовать живые. Это тянул к обманувшим смерть свою ледяную руку разворачивавшийся в собственном – меж живым и мертвым – срезе реальности тоннель к всепожирающему свету. Через нестерпимый лед – в солнечное пламя.
Хваленая сталь уступила лишь на крошечную долю секунды. Давлению, температуре и чьей-то судьбе. Трещина расширялась. Гелий рвался в небеса, утаскивая за собой одного за другим ребят из смены. Гелий тянул на себя все тепло, до какого мог дотянуться.
«Держись, – буркнул Юрка мысленно. – Сейчас мы его остановим, и будет полный порядок. Это ж тебе не натрий».
Давление, казалось, сплющивало телепатемы гигантским молотом, и пробиться мыслями к Юрию казалось почти невозможным.
– Придумай что-нибудь! Ребят вытягивает. Как возвращать будем?
Юрий молчал, старательно направляя свой островок протоплазмы против потока гелия. Сашка понял: никак. Нет запасного пути. Остается только фиксировать свой кусочек удерживающей субстанции в потоке в относительно безопасной близости от трещины, цементируя усилием воли рвущийся сквозь нее газ, и не думать о том, что происходит с другими. Они давно уже умерли. Весь контур. Разве стоит им бояться смерти теперь, когда они – всего лишь призраки, сохранившие иллюзию жизни и мысли в коконе гелиевого контура Беловерской-2? За каждым придет однажды обманутый желтый луч. А думать друг о друге как о живых – только привычка. Атавизм.
– Я придумаю, чтобы не вытягивало, – наконец оформил мысль Юрий. – Вот стабилизируем пробку, выдохну чуток и придумаю. А там транслируем в мир, как диагностика пойдет…
Он хотел сказать что-то еще, но его закрутило, потянуло к трещине. Сашка не колебался ни секунды. Он бросился к другу и успел оттолкнуть – каким-то едва различимым движением рванулся поперек тока теплоносителя. В щель втянуло его самого.
– Опять, – только с досадой и успел подумать Саша.
