пусть мертвый, но она вдохнет в него хотя бы каплю жизни.
Брызги летят все дальше, добираются до разбитого движка. Да, вот он – покореженный и еще более безжизненный, чем весь звездолет. Ожерелье плетет свой узор, начинает свиваться в косу.
Девушка, задыхаясь, падает на пол.
– Эсти! Эсти, что с тобой?! Ты бледная, как… как смерть.
– Не могу, – бормочет она. – Нет потоков… не могу. Он мертвый, мертвый… совсем ничего не отдает… только тянет.
– Возьми из меня, – говорит Джей. – Не бойся, возьми. Из них бери, из остальных. Иначе мы все равно погибнем.
Она обводит взглядом журналистов и экипаж. Военные. Они знают про фрегат Томаша Мито, не могут не знать. Взять? Из них?
Люди, стоящие кругом, кивают. Вытягивается в струнку второй пилот, капитан – расстегивает форменную куртку, наверное, думает, что так Эсти будет легче. Сейчас она – их единственная надежда. Лишь Чезаре мотает головой.
– Нет, – произносит он. – Лучше сдохну сам, чем вот так.
Эсфирь отворачивается от него, раскидывает руки. Теперь потоков несколько, и они хорошие, сильные. Добрые. Она чувствует… и ожерелье возрождается, само плетется в длинную крепкую косу.
Потом она держит и держит корабль. Охает один из репортеров, сгибается, сползает по стене. Эсти пронзает чужая боль. Мерещится старый дуб, раскинутое под ним одеяло и настороженный взгляд Джея. «Получается, теоретически это возможно? – Теоретически – да». Она стискивает зубы, сужает потоки от журналиста, затем от второго пилота, от капитана, от Джея. Открывает себя полностью. Пилоты кричат ей, что надо потерпеть, что платформа спасателей уже на подходе. Она терпит. Терпит и держит эту глухую, мертвую махину. Потому что она корабел. Вместо папы. Вместо дяди Кемала и дяди Роквелла. Вместо мамы, если на то пошло. Она одна… может быть, последний корабел на всем свете.
Потом ей говорят, что все хорошо, корабль пристыковался, и она спокойно и умиротворенно теряет сознание. Больше она ничего не помнит.
* * *Письмо было «живым», бумажным. Такие никто не писал уже давно. Джей аккуратно развернул его, разгладил пальцами. Он читал его не в первый раз, и края слегка обтрепались.
«Привет, Джей!
Наверное, это мое последнее письмо. А может, и нет. Честное слово, сама не знаю.
Ты спрашивал, вернусь ли я домой? Нет, не вернусь. По крайней мере, в ближайшие пять лет. Я все-таки поступила в военный колледж, хоть ты был против. Кстати, меня теперь зовут иначе, имя пришлось сменить. Но я тебе не скажу его, ладно? Зато со мной кот, я забрала своего старичка.
Да, я буду управлять этими дохлыми жестянками. Управлять, как обычный пилот. И поверь, я буду делать это отлично.
Ты видел, что они сделали с моим папой. Они – я имею в виду не зенорийцев. Данту. Командование флота. Глупо получилось… твой отец убил моего отца… Только, пожалуйста, не думай, что я в чем-то виню его и уж тем более тебя. Просто так вышло. Я даже знаю, что некоторые корабелы вернулись домой, потому что твой отец не стал швырять их в ту атаку, а отправил в резерв.
Но это ничего не меняет. Однажды мне исполнится восемнадцать, и они призовут меня. Они выставят мой фрегат против сотни крейсеров Зенора и сделают это по двум причинам: потому что не любят маринеров и потому что знают их силу.
Что ж, пусть они используют меня. Но используют на мертвом корабле, не на живом. Я отомщу зенорийцам за папу, но я не отдам дантийцам себя. Я как-то спрашивала, знаешь ли ты, сколько осталось на Данте чистокровных маринеров. А теперь спрошу, знаешь ли ты, сколько после той битвы осталось хотя бы таких полукровок, как я? Не знаешь? Сотни две… как и тех тогда. В основном дети.
Мы жили с людьми, потому что это была наша родина. Мы пытались существовать вместе, и нам почти удавалось. До очередной войны. Знаешь, я ведь никогда не боялась людей. Даже после поджога дома. Как-то это было… привычно, что ли, несерьезно. Я была маленькой… А сейчас я боюсь вас, Джей. Или нет, не боюсь… вижу угрозу. Мы долго пытались изменить законы, чтобы корабелов больше не трогали, не призывали. Но мы нужны Данте. А значит, нас не оставят в покое.
В общем, Джей, я приняла решение. Не знаю, надолго ли меня хватит. Но я попытаюсь продержаться.
Обнимаю тебя. Пусть у тебя все будет хорошо.
Буду скучать.
Но писать не буду. И адреса – ни простого, ни электронного не даю. Пока не надо. Потом… потом видно будет.
Вот так.
Почему-то никак не могу закончить письмо…
Пока, Джером! (Представляю, какую ты скорчил мину, когда увидел свое полное имя.)
Еще раз обнимаю.
Эсти».Джей сложил бумагу, убрал в карман куртки.
Что ж, если Эсфирь так хочет, пусть так и будет. Это ведь не значит, что он должен поступать строго, как ему велено.
