нет? Когда-нибудь состарится и он. Мы не знаем, на что способен такой молодой чел, может, он давно в игре. Как, скажем, пенсер Ван Ду, прыгающий с парашютом. Семьдесят три прыжка для такого столетнего пенса не рекорд, и прыгает он с тридцати километров. Душевную его гармонию трудно нарушить, потому что живет он, в сущности, за облаками. А вот пенсер Глухой (девяносто девять лет) до сих пор активно и успешно занимается экспериментальной биохимией. Он любит Реальные кварталы, где есть возможности заниматься настоящей наукой. Пенсеру Глухому удалось выявить сложные внутренние механизмы саморазрушения человеческого ДНК. Этим он сразу окупил свою старость.
«Как я сохраняю мозг в рабочем состоянии? Я им пользуюсь».
И пенсер Глухой не просто пользуется своим мозгом, он помогает другим.
Он оказался тем единственным человеком, который не уснул в Седьмом (южном) квартале Дин-ли, когда этот квартал накрыло болезнью Дица. Пустые дома, вялые липы, в один день полностью пожелтевшая трава.
«Только спать, спать, спать и не видеть снов».
Болезнь Дица не убивает, она выключает жертву из жизни.
Чтобы разбудить спящих, понадобился мозг именно пенсера Глухого.
Под каменными рострами мелькнула женщина, напомнившая мне Иду Калинину.
За последние двадцать лет Ида Калинина (в прошлом – великая гимнастка, потом тренер) посетила места последнего упокоения многих известных, да и неизвестных людей. Мрачные слухи о пограничной реке Стикс всегда казались ей нелепыми. «Просто мы не имеем оттуда никакой информации». Пенсер Ида Калинина всерьез мечтает когда-нибудь вернуться
Цэвэр. Чудо чистое.
«Будь счастлив, это здорово все упрощает».
Женщина в белом перехватила мой взгляд и пожала плечами.
Не всем нравятся малярийные цыплята, каким я, наверное, выглядел в ее глазах.
Но ведь и не все пенсеры нам нравятся. Многие молодые челы уверены, что рано или поздно татуировка даже на самом спортивном теле обвисает и гаснет, при этом тату – все равно искусство. Постоянно носить искусство с собой – это повышает самооценку. На выбритом виске высокого старика я увидел оранжевую звезду. Волосы разноцветными пучками торчали над головой, но висок был выбрит.
Праздничными драконами плыли над рекой облака.
Выгнутый мост походил на смазанную зноем радугу, вода матово серебрилась, на столиках волшебно вспыхивала стеклянная и фарфоровая посуда. Огненные фонтаны, праздник живых цветов. Пенсеры не печалились. Подумаешь, на всех не хватит живой воды, что-нибудь придумаем. Подвяжем пучками волосы, сменим тату. У нас головы совсем голые? Зато их можно красиво расписывать. У нас выпученные выцветшие глаза? Зато мы умеем, как пауки, ползать по скалам.
На открывшейся за поворотом площади я увидел игровую площадку, над которой, как последний штрих неведомого стилиста, парила в воздухе огромная массивная балка с отчетливыми, даже издали просматривающимися потеками янтарной смолы. Запах свежеспиленного кедра всегда приятен. Было видно, что кое-где к балкам приклеились бабочки. А на самой игровой площадке завалилось на борт деревянное судно с мачтой, украшенной веревочными реями и вантами.
«У нас немногие играют на флейте».
Улыбка. Бибай. Будто бабочка вспорхнула.
И я впервые ощутил неясную тревогу («тетки»).
Это было невероятно. Это походило на недосмотр, на ошибку. Я никогда не задумывался о такой возможности, но рядом, совсем рядом, в трех-четырех шагах, за отдельным столиком сидела Алмазная незабудка. На ней был кардиган крупной вязки и самый обычный печатный беретик. Ничего вызывающего. Но внезапный холодок пронзил меня. Я не видел ее пять лет. Алмазная не встала, увидев меня, и вообще смотрела без улыбки. Листочки юного мышиного горошка выглядят, может, нежнее, не знаю, но Алмазная, как и пять лет назад, была похожа только на незабудку. Алмазики в розовых слегка оттянутых мочках. Никаких морщинок, намека на них. Румянец – не наведенный, густые ресницы – свои. При таком лице даже кривые ноги женщину не испортят, а у Алмазной и ноги были само совершенство. И она, несомненно, чувствовала себя
Рядом с Алмазной сидел пенсер.
Этот, конечно, был в тату и в морщинах.
Старый, даже древний, хотя это его не портило.
Он тянул через трубочку какой-то синий напиток и делал это значительно, неторопливо, втягивая узкие щеки. Ни одного лишнего глотка. Он все заранее отмерил. Было видно, что он выпьет ровно столько, сколько заранее определил. Похож на ископаемого проконсула, подумал я, только дикости не хватает.
